Ты очевидный изгой и идеальный козел отпущения. Собственно, это она и имеет в виду, только деликатно формулирует.
Я отодвигаюсь от стола, откидываюсь вместе со стулом назад, ставя его на две ножки.
– Так это же для тебя хорошо? Если все внимание будет ко мне.
– Нет! – говорит Бронвин громко, и люди за соседним столиком оборачиваются. Она понижает голос: – Нет, это ужасно. Но я тут подумала. Ты слышал про «Пока Не Будет Доказано»?
– Что?
– «Пока Не Будет Доказано». Группа бесплатных юридических услуг в юридической школе «Калифорния Вестерн». Помнишь, как они освободили бездомного, осужденного за убийство? Доказали, что вещественные доказательства – следы ДНК – были обработаны неправильно, и вышли на настоящего убийцу?
Я не уверен, что расслышал как следует.
– Ты сравниваешь меня с бездомным в камере смертников?
– Это только яркий пример. Они и другими вопросами занимаются. Я подумала, что стоило бы с ними связаться.
Они бы с Лопес отлично поладили. Обе уверены, что любую проблему можно решить, если иметь группу поддержки.
– Мне кажется, это бессмысленно.
– Ты не будешь возражать, если я к ним обращусь?
Я со стуком возвращаю стул в обычное положение и чувствую, как закипаю.
– Бронвин, ты хочешь разрулить эту ситуацию, как школьный совет. Не получится.
– А ты хочешь стоять столбом, пока тебя не раздавят! Так нельзя! – Она упирается ладонями в стол и смотрит на меня горящими глазами, подавшись вперед.
Господи, ну и заноза. Почему меня так тянуло поцеловать ее несколько минут назад? Она из всего этого, наверное, готова сделать проект.
– Не учи меня, что можно и чего нельзя. – Это получается резче, чем мне бы хотелось, но я вполне серьезен. Как-то я доучился почти до конца школы без руководства Бронвин Рохас, да и сейчас в нем не нуждаюсь.
Она скрещивает руки на груди и сердито смотрит на меня.
– Я же пытаюсь тебе помочь!
И в этот момент я замечаю, что рядом стоит Мейв, глядя то на меня, то на нее, будто смотрит самую неинтересную в мире партию в пинг-понг.
– Э-э-э… я не вовремя? – спрашивает она.
– В самое время, – отвечаю я.
Бронвин резко встает, надевает очки и закидывает на плечо сумку.
– Спасибо, что подвез. – Голос у нее такой же холодный, как у меня.
Ну и черт с ней.
Я встаю и иду к выходу, не ответив, одновременно ощущая и злость, и тревогу. Мне надо отвлечься, но я понятия не имею, куда себя девать, раз уж я вышел из бизнеса. Может быть, эта пауза просто отсрочила неизбежное.
У самого выхода кто-то дергает меня за куртку. Я оборачиваюсь, меня обнимают за шею, плывет запах зеленых яблок, и Бронвин целует меня в щеку.
– Ты прав, – шепчет она, и теплое дыхание обдает мне ухо. – Прости. Это и правда не мое дело. Не злись на меня, о’кей? Я не смогу все это вынести, если ты перестанешь со мной разговаривать.
– Я не злюсь.
Я пытаюсь заставить себя пошевелиться, чтобы обнять ее в ответ, а не стоять как пень, но она уже спешит вслед за сестрой.
Эдди
Вторник, 9 октября, 8.45
Бронвин и Нейт как-то сумели улизнуть от камер. Нам с Купером повезло меньше. Мы оба попали в пятичасовые новости на главных каналах Сан-Диего: Купер за рулем своего «Джип Рэнглер», а я влезаю в машину Эштон – свой новенький велик я оставила в школе, а сестре отправила паническое сообщение с просьбой подвезти. Седьмой канал получил мой отличный снимок и поместил его рядом со старым, где я сфотографирована в восемь лет на детском конкурсе «Маленькая Мисс Сан-Диего». Там я, естественно, заняла второе место.
По крайней мере, когда Эштон на следующий день подъезжает, чтобы высадить меня у школы, фургонов уже нет.
– Позвони, если тебя опять надо будет подвезти, – говорит она, и я быстро и крепко обнимаю ее. Я подумала, что стоит проявить сестринскую нежность после концерта рыданий в прошлые выходные, но все равно получается неуклюже, к тому же меня угораздило браслетом зацепиться за ее свитер.
– Прости, – бормочу я, и она болезненно мне улыбается.
– У нас получается все лучше и лучше.
Я уже привыкла к тому, что на меня все пялятся, и тот факт, что сегодня взгляды стали пристальнее, чем вчера, меня не смущает. И когда я выхожу из класса во время урока истории, то только потому, что почувствовала наступление месячных, а не из-за необходимости выплакаться. Но в женском туалете и без меня уже кто-то плачет. Приглушенные звуки доносятся из крайней кабинки, где кто-то не может справиться с собой. Я занимаюсь своим делом – тревога оказалась ложной – и мою руки, глядя в усталые глаза своего отражения и на неожиданно пушистые волосы. Как бы ни была ужасна моя жизнь, они умудряются хорошо выглядеть.
Я уже собралась было уходить, но останавливаюсь и иду обратно. Наклоняюсь и вижу под дверью последней кабинки черные потертые солдатские ботинки.
– Джена?
Ответа нет. Я стучу костяшками пальцев в дверь.
– Это Эдди. Тебе что-нибудь нужно?
– Эдди, боже мой! – отвечает Джена придушенным голосом. – Ничего. Уходи.
– О’кей. – Я не ухожу. – Знаешь, обычно в этой кабинке рыдаю я. Поэтому у меня с собой куча салфеток, если нужно. И визин.
Джена молчит.
– Я тебе очень сочувствую – насчет Саймона. Понимаю, это мало что значит, учитывая все, что ты слышала, но… меня потрясло, когда это случилось. И я понимаю, как тебе его недостает.
Джена молчит, и я думаю, не ляпнула ли опять глупость. Я всегда думала, что Джена влюблена в Саймона, а он ее не замечает. Может быть, перед его смертью она успела открыться ему и была отвергнута. Тогда это еще хуже.
Я уже готова уйти, но Джена испускает глубокий вздох. Дверь открывается, показывается опухшее лицо и одежда – черное на черном.
– Давай свой визин, – говорит она, вытирая обведенные черным глаза.
– Салфетки тоже возьми. – Я сую ей в руку и то, и другое.
Она фыркает, будто смеется.
– Как низко падают сильные мира сего, Эдди. Ты никогда раньше со мной не разговаривала.
– Тебя это задевало? – спрашиваю я с искренним любопытством. Мне казалось, что Джена не из тех, кто хотел бы быть в нашей компании.
В отличие от Саймона, который все время терся рядом, ища возможности пролезть.
Джена смачивает салфетки под краном и промокает глаза, сердито глядя на меня в зеркало:
– Эдди, ну тебя на хрен. Как называются такие вопросы?
Я не обижаюсь, как обиделась бы раньше.
