– Не знаю. Глупые, наверное? До меня только сейчас дошло, что в смысле социальных навыков я полный ноль.
Джена капает визин в оба глаза, и вокруг них снова появляются круги, как у енота. Я даю ей еще несколько салфеток.
– Это как?
– Оказывается, что популярен был Джейк, а не я. Я плыла в кильватере.
Джена отступает на шаг от зеркала.
– Вот уж не ожидала от тебя это услышать.
– «Ведь я так огромен – в себе я вмещаю столь многих», – цитирую я, и она делает большие глаза. – Это ведь «Песня о себе» Уолта Уитмена? Я читаю ее после похорон Саймона. Мало что понимаю, но каким-то странным образом она утешает.
Джена продолжает промокать глаза.
– В точности как меня. Это было любимое стихотворение Саймона.
Я думаю об Эштон, о том, что это она в последние пару недель не давала мне сойти с ума. И о Купере, который защищал меня в школе, хотя на самом деле дружбы между нами не было.
– Тебе есть с кем поговорить?
– Нет, – бормочет она, и глаза ее снова наполняются слезами.
Я по опыту знаю, что она не будет рада продолжению разговора. В какой-то момент надо прервать его и вернуться на урок.
– Ну, в общем, если захочешь поговорить со мной – время у меня всегда есть. И место рядом со мной в кафетерии. Открытое приглашение, в общем. И насчет Саймона – мои соболезнования. Ну, пока.
Учитывая все обстоятельства, я думаю, что все прошло отлично. Во всяком случае, в самом конце она перестала меня оскорблять.
Я возвращаюсь на историю, но урок почти закончился, и после звонка наступает время ланча – самая не любимая мною часть дня. Я сказала Куперу, чтобы он больше со мной не садился, потому что мне тяжело смотреть, как с ним из-за этого все ругаются, но есть в одиночестве я очень не люблю. Я уже собираюсь пропустить ланч и смыться в библиотеку, как кто-то меня дергает за рукав.
– Привет! – Это Бронвин, в неожиданно модном облегающем блейзере и полосатых штанах.
Волосы у нее распущены, рассыпаны по плечам темными прядями, и я с уколом зависти замечаю, какая у нее чистая кожа. Наверняка у нее не бывает здоровенных прыщей, как у меня. Не помню, замечала ли я раньше, чтобы Бронвин так хорошо выглядела, и эта мысль настолько меня отвлекла, что я почти не обращаю внимания на ее следующие слова:
– Ты не против с нами поесть?
– Э… – Я склоняю голову набок. С Бронвин я за последние две недели провела больше времени, чем за предыдущие три года в школе, но это сложно назвать общением. – Ты серьезно?
– Ну да. У нас с тобой сейчас есть кое-что общее, так что… – Бронвин замолкает и отводит глаза, и я думаю, уж не считает ли она, что все это сделала я. Наверняка эта мысль иногда ее посещает, потому что и я порой так о ней думаю. Словно о злом гении, злодее из мультика. И вот она стоит передо мной в отличных туфлях и с робкой улыбкой, и мне это кажется невозможным.
– Ладно, – соглашаюсь я и иду за Бронвин к столу, где сидит ее сестра, Юмико Мори и какая-то незнакомая мне высокая девушка с унылым лицом. В конце концов, это намного лучше, чем пережидать ланч в библиотеке.
Когда я выхожу из школы после последнего звонка, на улице нет ни фургонов, ни репортеров, и я отправляю Эштон сообщение, что забирать меня не надо, а сама пользуюсь случаем и еду домой на велике. Останавливаюсь на очень долгом красном светофоре на Харли-стрит, поставив ногу на асфальт, и разглядываю ряд магазинов справа: дешевая одежда, дешевая ювелирка, дешевые телефоны. И дешевая парикмахерская. Не то что мой салон в центре Сан-Диего, где каждые шесть недель я плачу шестьдесят долларов, чтобы волосы не секлись.
Волосы под шлемом влажные и тяжелые, они тянут голову вниз. Не дожидаясь переключения светофора, я увожу велик с дороги на тротуар и еду на парковку у молла. Пристегиваюсь рядом с парикмахерской, снимаю шлем и захожу внутрь.
– Привет! – Девушка за стойкой лишь на несколько лет старше меня. На ней черный топ, открывающий цветные татуировки на руках и на плечах. – Подровнять?
– Подстричь.
– О’кей. Мы не слишком загружены, так что могу взять вас прямо сейчас.
Она ведет меня к дешевому черному креслу, из которого лезет набивка, и мы обе смотрим на мое отражение в зеркале. Девушка проводит руками по моим волосам.
– Какие красивые.
Я смотрю на свои блестящие кудри.
– Их надо отстричь.
– На пару дюймов?
– Совсем.
Она нервно смеется.
– Может быть, до плеч?
– Совсем, – повторяю я.
Она делает большие глаза.
– Это невозможно. У вас такие красивые волосы!
Она исчезает и появляется с начальницей. Они несколько минут что-то обсуждают. Половина салона смотрит на меня. Интересно, сколько из них смотрело вчера новости Сан-Диего и сколько думает, что я просто девушка-подросток, капризничающая от избытка гормонов.
– Иногда клиентки считают, что им нужна театральная стрижка, но на самом деле… – издалека начинает начальница.
Я не даю ей договорить. Мне надоело, что каждый рассказывает мне, чего я хочу на самом деле.
– У вас тут стригут или мне ехать в другое место?
Она дергает локон собственных отбеленных волос.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы потом пожалели. Если хотите изменить внешний вид, можно попробовать…
На столе передо мной лежат ножницы, я хватаю их и раньше, чем меня успевают остановить, отрезаю толстую прядь волос выше уха. По салону проносится аханье, из зеркала на меня смотрят пораженные глаза татуированной девицы.
– Подровняйте, – говорю я ей.
И она ровняет.
Глава 16. Бронвин
Пятница, 12 октября, 19.45
На четвертый день после попадания в местные новости наша история приобретает национальный масштаб: о ней говорят в передаче «Следствие ведет Мигель Пауэрс».
Я этого ждала, потому что продюсеры Мигеля всю неделю пытались связаться с нашей семьей. Мы не отвечали, руководствуясь простым здравым смыслом и юридическими советами Робин. Нейт тоже им не ответил, а Эдди сказала, что они с Купером отказались с ними разговаривать. Так что через пятнадцать минут передача пойдет в эфир без каких-либо комментариев участников. Если никто из нас не лжет. А такую возможность исключать не следует.
Местная программа была уже достаточно неприятной. Может быть, мне показалось, но я заметила, как папа каждый раз дергался, услышав про «дочь видного латиноамериканского бизнесмена Хавьера Рохаса». А когда одна станция сообщила, что он родился в Чили, а не в Колумбии, он встал и вышел. От всего этого я уже в тысячный раз пожалела, что просто не оставила себе «D» по химии.
