Экстренное сообщение. Вечеринка у Л. В. по случаю конца учебного года – это не благотворительное мероприятие, уточним сразу. Но желторотой девятикласснице, пребывающей в головокружительном восторге от собственного присутствия, такое заблуждение простительно.
Мои постоянные читатели (а если ты не один из них, значит, с тобой что-то не так) знают, что я стараюсь относиться к молодежи снисходительно. Дети – наше будущее и так далее. Но позвольте мне вставить социальную рекламу для одного нового (и, полагаю, мимолетного) явления на нашей общественной сцене – М. Р., которая не слишком понимает, что С. К. не для нее. Он, деточка, совсем не тот, за кого ты его принимаешь. Не стоит за ним гоняться, это жалкое зрелище.
И вот что, люди, давайте не будем разводить сопли насчет того, что «бедняжка перенесла рак». Хватит. М. вполне может вести себя как взрослая девочка, как и все прочие, и усвоить несколько основных правил:
1. Баскетболисты школьной команды, у которых есть девушка из числа болельщиц, ОХОТЕ НЕ ПОДЛЕЖАТ. Казалось бы, нет нужды объяснять такие простые вещи, однако приходится.
2. Два пива – это слишком много при легком весе, потому что они ведут к:
3. Самому омерзительному танцу на кухонном столе, какой я только видел в этой жизни. Серьезно, М., больше никогда так не делай.
4. Если ты даже от одной банки пива блюешь, постарайся не делать этого в стиральную машину хозяев. Это просто невежливо.
Пусть отныне это станет для тебя правилом, Л. В., о’кей? Ведь вначале может быть весело, а потом очень печально.
Я сижу в кресле, стараясь сохранить бесстрастное лицо. Я помню все, словно это было вчера: Мейв, у которой голова кружилась от первой влюбленности и первой вечеринки, хотя все вышло не так, как планировалось, замкнулась в себе после поста Саймона и больше ни с кем никуда не ходила. Помню свой бессильный гнев на небрежную жестокость Саймона: он сделал это просто потому, что имел возможность. У него была жаждущая скандала публика, которая это проглотит. И за это я его ненавидела.
Я не могла заставить себя смотреть на маму, которая ни о чем понятия не имела, и потому не свожу глаз с Робин. Если она удивлена или встревожена, то это совершенно незаметно.
– Хорошо, я это прочла. Скажи мне теперь, почему это имеет какое-то значение, Рик?
– Я бы хотел услышать это от Бронвин.
– Нет. – Голос Робин хлестнул, как бархатный бич: мягко, но неуступчиво. – Объясни, зачем мы здесь.
– Очевидно, что пост написан о Мейв, сестре Бронвин.
– Что наводит тебя на подобную мысль? – спрашивает Робин.
Мама смеется – придушенно, яростно, недоверчиво, и я наконец поднимаю на нее взгляд. Она раскраснелась, глаза у нее горят, и голос дрожит, когда она начинает говорить:
– Это серьезно? Вы нас сюда вызвали, чтобы показать этот ужасный пост, написанный каким-то… мальчиком, явно имеющим серьезные проблемы, скажем так, – и ради чего? Чего вы конкретно хотите этим добиться?
Детектив Мендоса поворачивается к ней и наклоняет голову.
– Я понимаю, трудно такое читать, миссис Рохас. Но по инициалам и упоминанию рака очевидно, что Саймон писал о вашей младшей дочери. Ни сейчас, ни в прошлом в «Бэйвью-Хай» не было ученицы, подходящей по этим параметрам. – Он оборачивается ко мне: – Для твоей сестры это наверняка было унизительно, Бронвин. Судя по тому, что нам рассказывали в школе другие ученики, она с тех пор больше ни в каких общественных мероприятиях участия не принимала. Это не вызвало у тебя ненависти к Саймону?
Мать открывает рот, но Робин кладет руку на ее запястье.
– Бронвин ничего не комментирует.
У Мендосы блестят глаза, у него вид человека, который с трудом сдерживается, чтобы не расплыться в ухмылке.
– Как раз комментирует. Саймон убрал блог из доступа больше года назад, но все посты и комментарии на сервере сохранились. – Он поворачивает ноутбук к себе и нажимает несколько клавиш, потом снова поворачивает его к нам уже с новым открытым окном. – Чтобы оставить комментарий, нужно было ввести свой почтовый адрес. Это ведь твой, Бронвин?
– Кто угодно может оставить чей угодно адрес, – быстро возражает Робин. Потом наклоняется через мое плечо и читает то, что я написала в конце десятого класса:
Чтоб ты сдох, Саймон!
Эдди
Понедельник, 15 октября 16.15
От своего дома до дома Джейка я еду практически безо всяких препятствий, кроме поворота на Кларендон-стрит. Там большой перекресток, где мне нужно свернуть налево, и нет велосипедной дорожки. Когда я снова начала ездить после трехлетнего перерыва, то выходила на тротуар и переходила дорогу вместе с пешеходами, но сейчас пересекаю три полосы движения, как настоящий профи.
Я подъезжаю к дому Джейка, опускаю подножку, слезаю с велосипеда, снимаю шлем и вешаю его на руль. Идя к дому, провожу рукой по волосам, но этот жест не имеет смысла. Я уже привыкла к стрижке, иногда она мне даже нравится, но, если только не отрастить волосы на полтора фута за ночь, мою прическу в глазах Джейка ничем не улучшить.
Я звоню в дверь и отступаю. Неуверенность усиливается, гудит по венам. Не знаю, зачем я здесь и на что надеюсь.
Щелкает замок, Джейк открывает дверь. Он выглядит как обычно: взъерошенные волосы, синие глаза, идеально облегающая футболка, показывающая отличные результаты сезонной тренировки.
– Привет, заходи.
Я инстинктивно поворачиваю к подвалу, но мы идем не туда. Джейк ведет меня в официальную гостиную, где я едва ли провела в общей сложности час с тех пор, как мы с ним три года назад начали встречаться. Я опускаюсь на кожаный диван его родителей, и мои все еще вспотевшие ноги прилипают почти моментально. Кто сказал, что кожаная мебель – это хорошо?
Когда он садится напротив, губы у него плотно сжаты, и я понимаю, что это не разговор примирения. Я жду приступа горького разочарования, но его нет.
– Значит, сейчас ты ездишь на велике? – спрашивает он.
Абсолютно не понимаю, почему изо всех возможных тем он начинает именно с этой.
– У меня нет машины, – напоминаю я ему.
А раньше меня всюду возил ты.
Он наклоняется вперед, ставит локти на колени – такая знакомая поза, что я жду обычного трепа про футбольный сезон, как было бы месяц назад.
– Как идет следствие? Купер больше ничего не рассказывает. Вы все еще под прицелом?
Про следствие мне разговаривать не хочется. Полиция меня допрашивала на той неделе пару раз, каждый раз находя новый способ спросить о пропавших из медпункта «ЭпиПенах». Как сказал мой адвокат, повторение вопросов означает, что следствие зашло в тупик, а не то, что я главная подозреваемая. Но это Джейка совершенно не касается, и я выдаю ему глупую выдуманную историю о том, как детектив Уилер на глазах у нас слопала в допросной целую тарелку пончиков.
