Снова раздались аплодисменты. Эрика перехватила взгляд Марша. Он наклонился к Оукли, что-то сказал ему, и тот добавил:
– И конечно, мы очень признательны старшему инспектору Эрике Фостер, которая оказалась в нужном месте в нужное время – точнее, там, где ей не положено было находиться! Мы надеемся, что вы окончательно поправитесь. – Он бросил мутный взгляд в ее сторону. Присутствовавшие на собрании начали оборачиваться к Эрике, но Оукли уже продолжал:
– И наконец, я рад сообщить, что в свете этих блестящих успехов несколько наших сотрудников получат повышение по службе. Во-первых, я хочу представить вам нашего нового коммандера. Коммандер Пол Марш!
Взрыв аплодисментов. Марш, изображая смущение, пробормотал слова благодарности.
Оукли снова выступил вперед.
– Я также с радостью сообщаю о повышении по службе еще одного нашего сотрудника. Принимая во внимание его многочисленные успехи – при расследовании данного дела и других преступлений – старший инспектор Спаркс назначен суперинтендантом.
Оукли захлопал первым, подавая пример остальным. Спаркс, с сияющей улыбкой на лице, выступил вперед и в шутливой манере отвесил низкий поклон. Кто-то сунул в руку Эрике пластиковый стакан. Она посмотрела на Мосс и Питерсона. В их лицах читалось смятение.
– Предлагаю тост. За успехи, – провозгласил Оукли.
– За успехи, – повторили все в комнате, поднимая пластиковые стаканы.
– А теперь, пожалуйста, ешьте, пейте, веселитесь! – крикнул Оукли.
Народ засвистел, захлопал в ладоши, но Эрика не присоединилась ко всеобщему ликованию. Охваченная яростью, она протолкнулась сквозь толпу к Маршу и сердито обратилась к нему:
– Сэр, можно вас на пару слов?
– Эрика, а попозже нельзя? – спросил Марш.
– Нельзя, – громко ответила она. Оукли и Спаркс отвлеклись от разговора и посмотрели на нее. Спаркс поднял стакан, приветствуя ее с глумливой усмешкой.
* * *
Марш последовал за Эрикой из оперативного отдела, они зашли в соседний кабинет, где никого не было.
– Это что за фигня?
– Вы о чем?
– Ведь это я выследила Симону Мэтьюз. Я сама выполнила всю работу по этому делу. А старшего инспектора Спаркса – ох, простите, суперинтенданта Спаркса, – позвольте вам напомнить, не так давно отстранили от расследования тяжкого убийства причем за некомпетентность! Дело раскрыла я!
– Я не имею возможности влиять на решения Оукли.
– Но вы же знали, что готовится повышение по службе, так? И вы специально отстранили меня от расследования дела. Отослали с глаз долой, водили за нос, сделали так, что всю грязную работу пришлось выполнять мне!
Тут Марш не выдержал.
– Эрика, знаешь, какое раздражение вызывает твой стиль работы?
– Не надо называть меня Эрикой, мы с вами не друзья-приятели, я – сотрудник полиции…
– И вы были отличным сотрудником полиции, Эрика, просто великолепным когда-то. Но вы по-прежнему позволяете себе действовать в нарушение приказов, правил… Да вы…
– Что я?
Марш молча посмотрел на нее.
– Вы считаете, что у вас потрясающее чутье. А это просто везенье и дурь. Вы действуете по собственной инициативе, никто вам не указ. В полиции вы так долго не протянете. И поэтому вы по-прежнему старший инспектор Фостер. В свете последних событий – неподчинения, отказа уйти в отпуск, несмотря на мое прямое распоряжение, – я не мог рекомендовать вас на повышение.
Эрика посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом.
– Под началом суперинтенданта Спаркса работать я не стану. Завтра утром мой рапорт о переводе в другое отделение будет у вас на столе.
– Постойте… как о переводе? Эрика! – воскликнул Марш, но она развернулась, вышла из кабинета и по коридорам направилась к выходу из отделения полиции Луишем-Роу.
Эпилог
На улице было тепло и солнечно. Эрика вышла из машины, сняла солнцезащитные очки и посмотрела на калитку в огромных воротах тюрьмы Белмарш, размещавшейся в здании викторианской эпохи.
Она оперлась на крышу автомобиля и посмотрела на часы: 11.12. Он задерживался.
Через минуту калитка со скрипом открылась. Из нее вышел Айзек и осмотрелся, привыкая к новой обстановке: безоблачное синее небо, тишина, Эрика.
В одной руке он держал бумажный пакет, через другую руку был перекинут пиджак. Айзек ступил из ворот на улицу и двинулся к Эрике. Они обнялись и долго не разнимали объятий, молча, без слов.
– Все обвинения сняли, – сообщила Эрика, с улыбкой глядя на него. – Я же говорила.
– Да нет, не говорила, – хмуро ответил он. – А что так долго?
– Это из-за экспертов-криминалистов. Знаешь ведь, как работают твои коллеги. Пока все проверят, перепроверят. Симона Мэтьюз во всем созналась, но им нужно было точно установить, что ДНК, обнаруженная на месте убийства Джека Харта, принадлежит ей. Мосс и Питерсон держали меня в курсе событий.
– Мне все кажется, сейчас кто-нибудь выйдет и скажет, что произошла ужасная ошибка и я… – Айзек закрыл ладонью лицо.
– Все кончено. Ты не виновен. И твоя лицензия на медицинскую практику по-прежнему действительна.
Айзек немного постоял, вдыхая свежий воздух, затем открыл дверцу и залез в машину. Эрика обошла автомобиль и уселась за руль.
– А почему ты сказала, что Мосс и Питерсон держали тебя в курсе событий? – спросил Айзек. – Ты же вроде раскрыла эти преступления?
– Раскрыла. Это долго рассказывать. Если коротко, я подала рапорт о переводе в другое отделение. А сейчас я в отпуске.
– Рапорт о переводе? Куда?
– Пока не знаю. Марш пытается меня отговорить. Поэтому я в отпуске… Впервые за несколько лет, – ответила Эрика. – Хочу немного притормозить, осмотреться. Попытаюсь понять, что такое жизнь нормального человека.
– Поделись, когда поймешь, – кисло промолвил Айзек.
Дальше они ехали молча. Айзек откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Вскоре он заметил, что они катят по главной улице района Шерли.
– Зачем мы здесь? – спросил он.
Эрика припарковала автомобиль на свободном месте неподалеку от дома Пенни Манро. В палисаднике они увидели бледную, осунувшуюся, Пенни; рядом Питер поливал из шланга клумбу. Он заткнул пальцем шланг и обдал себя и мать сильной струей воды, хохоча от радости и удовольствия.
– Чудесный мальчик, – промолвила Эрика. – Как думаешь, он сможет стать хорошим человеком?
– Вообще-то этого никто не знает, – ответил Айзек. – Но надо верить в то, что добро победит.
– Совсем еще малыш, а уже потерял отца, теперь и дядю, о котором лучше не вспоминать.
