– Да, и сегодня их меньше, чем вчера…
– Это ничего не значит. Земля ждет нас на западе. Богатейшая земля!
– Вы все еще верите в это, Адмирал? – В голосе капитана послышалось отчаяние обреченного.
– Больше, чем когда-либо. Идите и выполняйте мои распоряжения.
Хуан де ла Коса молча отошел. Оставшись один на кормовой надстройке, Колон проскрежетал зубами. Они будут послушны! Его воля сломит их ослиное упрямство и приведет к успеху! Еще три дня… Да, через три дня и впрямь, пожалуй, придется повернуть носы каравелл на восток, если не покажется земля… И тогда – крах всем надеждам, напрасно прожитая жизнь… Господи, не допусти!
А де ла Коса ненадежен… И Пинсон… о, Алонсо Пинсон ненадежен вдвойне! Интересно, для чего минувшей ночью «Пинта» подошла впритирку к «Санта Марии»? Чего хотел хитрый Пинсон? О чем сговаривался с де ла Косой? Они думали, что Адмирал спит, но он пробудился. Иногда разговор вполголоса тревожит сильнее, чем громкий крик, и будит спящего.
К сожалению, ничего толком не удалось подслушать. На прямой вопрос де ла Коса только и сказал: «Пинсон тревожится». Как будто это и так не ясно! А дальше? А дальше якобы ничего не было, и «Пинта» отстала…
Огненный диск упал в воду, и сразу посвежело и потемнело. В этих широтах темнеет быстро. Матросы на палубе затянули песню – как ни удивительно, веселую, хоть и похабную. Что бы это значило? Неужели махнули на все рукой, распрощались навеки с родимым Палосом и готовы идти хоть к дьяволу в пасть? Давно бы так. А может, капитан не так плох, как думалось? Любопытно знать, какие слова он нашел для команды?
– Адмирал, смотрите, «Пинта»! – Спешно взбираясь на кормовую надстройку, де ла Коса грохотал каблуками по трапу. За ним – еще кто-то…
На «Пинте» спустили прямой парус. «Пинта» делала поворот на шестнадцать румбов. За нею начала поворот и «Нинья».
Назад?!
Предатели!
Он догонит их и принудит к продолжению плавания на закат. Нет, к дьяволу трусов! Он пойдет на запад один. А дома Пинсона будет ждать королевское правосудие…
Колон не успел додумать эту мысль. На него накинулись сзади. Он даже не успел схватиться за рукоять кинжала, всегда носимого под камзолом.
Был полет, и шумный всплеск, и соленый вкус воды…
И секундная досада на свою недогадливость. И возмущение, и ярость! Его, Адмирала моря Океана, выкинули за борт!
Тяжелые ботфорты тянули вниз. Колон вынырнул, набрал в легкие воздуха и сейчас же вновь ушел под воду. Извиваясь червяком, он погружался, пытаясь избавиться от камзола и содрать с ног ботфорты. Это ему удалось. Уже почти совсем задыхаясь, он пробкой взлетел на поверхность. Закричал.
«Санта-Мария» ушла далеко вперед. Матросы на палубе старательно горланили песню. Когда их спросят, они ответят, что ничего не слышали. Нет-нет, совсем ничего! Потом каракка повернет и для порядка порыщет тут и там якобы в поисках Адмирала, случайно выпавшего за борт. Или, быть может, утопившегося от отчаяния? Господи, спаси его грешную душу!
Разумеется, Адмирал не будет найден, несмотря на все старания.
Колон умел плавать с детства. Но полезное умение уже ничем не могло ему помочь.
Однако он плыл, не собираясь сдаваться. Сначала – за ушедшей далеко вперед «Санта-Марией». Потом, когда судно повернуло, он не поплыл наперерез в безнадежной попытке спастись. Странная идея овладела им. Может быть, то, что не удалось трем кораблям с маловерными экипажами, удастся одному искренне верящему в успех пловцу? Ведь должна же лежать земля на западе, должна!
Восток был черен, как тело мавра, но еще светился закат. Ошибиться направлением было невозможно. А когда совсем стемнеет, любой моряк найдет верный путь по звездам.
В положенный срок зажглись созвездия. Адмирал моря Океана плыл, теряя силы, и знал, что не увидит рассвета. Но он упорно плыл на запад, ища землю, к которой не приблизился и на половину пути.
Никто не знает, что пресекло его жизнь – усталость или акулья пасть. Но догадывался ли он в миг последнего отчаяния о том, что пройдет еще без малого век, прежде чем море Мрака, иначе называемое Великой Атлантикой, будет наконец-то пересечено с востока на запад?
Вряд ли.
Глава первая,
в которой появляется Нил с Енисея, граф Лопухин получает новое задание, а Еропка приходит в ужас
– Сто-о-ой!.. Держи-и-и!..
Крик взбудоражил мирную улицу. Прохожие начали оглядываться. Кое-где к оконным стеклам прилипли физиономии обывателей.
Когда начинают драть глотку, выкрикивая такие слова, да еще орут на всю улицу, дело ясное: начинается погоня за вором, и притом за неловким вором, скравшим что-то мелкое и не вовремя попавшимся на глаза приказчику. Почему мелкое? Потому что на Рогожском Валу нет крупной торговли. Первые этажи неказистых двухэтажных домиков, поставленных встык друг к другу, заняты хлебными, керосиновыми, скобяными и прочими лавками, недостойными важного наименования «магазин». Здесь не купцы, а купчики, по крайней мере по виду. Блеск им чужд. Иной купчина-старовер, имея стотысячный капитал, сам сидит в мясной лавке, метелочкой отгоняя мух от мясных туш. Таковы же и покупатели – публика скромная.
Здесь не встретишь ни холодного полированного мрамора, ни пугающе громадных стеклянных витрин, ни одетых по последней моде покупателей, подкатывающих к дверям магазинов в дорогих экипажах. Рогожские крепко держатся за старину. Шум Первопрестольной здесь слабеет. С тех пор как четыре века назад в этих краях пальнула пушка, развеяв в пространстве прах Самозванца, ничто всерьез не нарушало покоя обывателей. Знаменитые московские пожары – и те не натворили больших бед в этом уголке второго города империи. Бывает, грянет в небе гром, и богобоязненный мещанин перекрестится и пробормочет: «Осподи Сусе». Только-то и всего.
Теплый майский день был хорош. Прогремела над городом мимолетная гроза, вымыла свежую зелень деревьев и тротуары, обратила в жижу конский навоз на проезжей части и ушла греметь дальше на восток. Иссякла вода в водосточных трубах. Выглянуло солнце, и капли на листве засверкали поистине волшебно.
Радоваться бы в такой день! А тут – «держи-и!».
Прямо по середине улицы резво мчался мальчишка лет тринадцати. В его прижатой к груди руке имелся калач, цепко схваченный за румяную ручку. Вслед за мальчишкой из дверей хлебной лавки выскочил приказчик и немедленно огласил улицу воплем праведного негодования:
– Калач скрал! Хватай его, беса! Сто-о-ой!..
Немногочисленная публика проявила интерес. Один прохожий метнулся было наперерез мальчишке, но как-то неубедительно – как видно, сообразил, что поскользнуться на мокрых торцах да и растянуться ко всеобщей потехе – раз плюнуть, и состорожничал. Неудивительно, что воришка без труда избежал встречи с осторожным. Но приказчик, влекомый праведным гневом и гончим азартом, не боялся поскользнуться.
