Увы. Модус вивенди цесаревича не сулил патриотам никаких надежд. Великий князь Дмитрий Константинович – вот кого они мечтали бы увидеть на престоле! Вот тот единственный, кто сумел бы стать достойным и даже, может быть, незаурядным монархом!
«Служить отечеству и престолу, но не персонам»! Не персонам! Россия – это всё, персона – ничто. Даже если это персона наследника престола.
И ведь не корысти ради, не для личной выгоды, не для чинов, наград и теплых мест – для блага России и для блага монархии патриоты решились на преступление перед монархом! Исключительно для блага России они послали на убой и страдания три сотни русских людей! Ну да, конечно, цель оправдывает средства, а лес рубят – щепки летят… Сановные патриоты сделали все, чтобы «Победослав» и «Чухонец» повстречались в океане с флотилией Рутгера Кровавый Бушприт, не будучи в силах отбить нападение пиратов!
И вот тут чаяния патриотов России парадоксальным образом пошли рука об руку с хищными устремлениями англичан и исландцев!
И пусть война! Пусть! Грейгоровичу она только на руку, а иные сановные патриоты смирятся: лучше война, чем монарх-позорище! Сановных патриотов поддержат не только ультрамонархисты, каковых полно во всех слоях общества, – их поддержат практически все русские люди!
И начнется долгая, тяжелая, ненужная война…
За шиворот капнуло. Толкая вагонетку, Лопухин покрутил головой, зло рассмеялся. Ефим Васюткин воззрился на него со страхом: не сходит ли барин с ума? Баре – они хлипкие.
Но нет – нахмурился, толкает. Стал-быть, двинется с глузду не сейчас, а погодя…
Дотолкали до забоя, где Елисей Стаканов по-прежнему неутомимо крошил пласт антрацита. Началась погрузка. Над вагонеткой заклубилось облако угольной пыли.
Нет, честно поправил себя Лопухин. Различие между планами патриотов и исландцев все же существует и заключается в том, что пиратам нужен живой цесаревич для выкупа, а патриотам цесаревич Михаил Константинович не нужен ни в каком виде.
Снова зачесался кулак – стукнуть себя по лбу. Какая простая мысль! Почему, ну почему она не пришла в голову раньше?!
Все стало ясно в один миг. Планы патриотической партии имели смысл только в одном случае: если в результате пиратского нападения наследник престола будет убит. Не пленен, а именно убит.
«А я? – кольнула мысль. – Н-да… С точки зрения патриотов, некоему статскому советнику следовало бы переломить хребет чингисхановым методом как пособнику гибели России! Разве они не правы?»
Да, но как забыть глаза государя, полные тоски и надежды? И надежды!
Значит, говорите, не пленен, а именно убит?..
Допустим. Но как они собирались достичь сего? Предоставить волю неизбежным в сражении случайностям? Как бы не так. Случайность – хитрая штука, она никогда не происходит тогда и там, где ее ждут. Значит…
Значит, на «Победославе» был еще один человек – как минимум один, – в чье задание входило убить цесаревича, свалив его смерть на пиратов. Как – дело техники. Всегда можно изобразить, будто шальная пуля влетела в иллюминатор и точнехонько поразила цель. Кто стал бы разбираться в горячке боя! Кто заметил бы убийцу! Цесаревич погиб – и это главное. Между прочим, появись у верховной власти какие-либо сомнения, ей все равно было бы выгодно представить гибель цесаревича как честную смерть в бою, где-то, может быть, даже героическую…
Шито-крыто.
Для того и скомплектовали экипажи из лучших моряков, добавив к ним юнцов-гардемаринов, которые из гордости не сдадутся ни за что, и морпехов Розена, вообще не ведающих, что это такое – сдача в плен. Грейгорович прекрасно знал: «Победослав» и «Чухонец» примут почти безнадежный для них бой и погибнут с честью. Погибнут вместе с цесаревичем. А если паче чаяния что-то пойдет не так – что ж, цесаревичу можно и «помочь».
Первая часть плана блистательно провалилась – «Победослав» вырвался из западни, только его и видели. Ну а вторая?
Редко когда статский советник граф Лопухин бывал так недоволен собой, как теперь. То, что оказался в плену, – даже не полбеды, а так, мелкие житейские неурядицы. Если задание выполнено, то не о чем и говорить.
В том-то и дело, что оно не выполнено!
Знал: надо смотреть в оба. И смотрел. Слишком усердно смотрел и оттого мало думал. А итог куда как худ – сделано полдела. Что толку вылечить чуму, если пациент умрет от холеры?
– Откатывай…
Навалились. Вагонетка едва качнулась, но и не подумала тронуться с места.
– Еще!.. Ы-ы-ы-ы-ы…
Свистнула плеть, охнул Ефим Васюткин. Работай, лодырь!
Сейчас граф и сам в охотку подбодрил бы плетью нерадивого напарника. Тяжеленная вагонетка представлялась ему помехой, которую надо устранить как можно скорее. То есть – откатить.
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы…
Пошла, родная, пошла, гадина. Взяли в разгон. Бежали, подталкивая, наращивая темп. Сейчас рельсы пойдут вверх. Ррразогнать!..
И как раз на бегу Лопухину пришла в голову еще одна, совсем-совсем простая мысль…
Достиг убийца своей цели или нет – в любом варианте он по-прежнему находится на корвете, коли не убит в бою по-глупому. Но, кажется, корвет не очень пострадал, потери среди экипажа не должны быть велики… Следовательно, если цесаревич вопреки всему не погиб во время боя – а ведь нет абсолютно никаких оснований быть уверенным в том, что он погиб! – это значит только одно: убийца упустил удобный случай, затаился и ждет.
Ждет следующего случая.
Поход из Кронштадта во Владивосток долог и труден. Все может случиться.
Среди немногих спасшихся с «Чухонца» моряков особое место занимал неприметный кочегар Елбон Топчи-Буржуев. Казалось бы, с таким имечком и такой фамилией неприметным ему никак не бывать – ан нет, выходило так, будто его и вовсе нет на судне. Точнее, он был, но больше походил не на матроса, а на какую-нибудь деталь канонерки – полезную и безотказную, но деталь. Если бы он в ответ на матросские насмешки отругивался, обижался, дрался, то можно с уверенностью предположить, что насмешки не кончились бы никогда. Но молодой бурят не обижался и лишь глядел на обидчиков ясным всепрощающим взглядом. Ну неинтересно задирать такого! Увалень! Тюлень! Нехристь! И Елбона оставили в покое.
Его отец пас овец в долинах Яблонового хребта. В семье было четырнадцать детей. Жили бедно, но дружно и в ус не дули, пока не грянул Высочайший указ о всеобщем начальном образовании для инородцев. После недолгой оторопи велик был народный вопль. Даже в ближайший буддийский монастырь русские власти прислали решительного чиновника, заставившего местных лам смириться с открытием при монастыре светской школы, и сильно пьющего горькую учителя грамматики, арифметики и прочих ненужных пастуху премудростей.
В восемь лет, когда всякий уважающий себя юный бурят уже обязан помогать отцу управляться с овечьими отарами, Елбону пришлось спознаться с жесткой партой, научиться сидеть на дереве, а не на собственных пятках, испачкать пальцы чернилами и превратиться в мученика науки. Очень скоро он бежал из школы в родную юрту, был выпорот отцом и приведен обратно – учись, коли велено.
