Войдя в гостиную, Люк остановился посередине комнаты и повернулся к ней.
— Довольно игр, Оливия. Ты не беременна, верно?
— Я… сейчас нет.
О, если бы она избавилась от своего мистического ребенка неделю назад, сказала бы Люку, что случился выкидыш. Тогда бы он ей поверил.
— Неправда. — Люк снял пиджак и швырнул его на диван. — Не только сейчас. Ты вообще никогда не была беременна.
— Я была…
— Сядь, — приказал он. — Я хочу слышать правду, Оливия, а не очередную выдумку. Скажи мне, зачем? Зачем ты это сделала?
Оливия оторвала взгляд от золотисто-коричневого ковра и увидела, что Люк подошел к окну и стоит там, отвернувшись от нее. Как она сможет сказать ему правду? Она и сама не знала, в чем состоит правда — кроме того, что не хотела терять его.
Должно быть, какие-то мысли отразились на ее лице, потому что Люк жестко произнес:
— Нет, даже не думай. Я не желаю больше лжи.
Оливия поверила. Ложь не поможет. Но может быть, она все-таки убедит его принять ее объяснения?
— Если ты подождешь минуту, я все тебе расскажу, — сказала она. — Мне нужно в ванную.
Он смерил ее долгим пристальным взглядом.
— Ступай, — наконец проговорил он. — Мы все равно разберемся с этим, сколько бы времени ни потребовалось.
Оливия прошла в ванную комнату, открыла кран и подставила лицо под холодную воду. Затем она слегка подкрасилась, чтобы лицо стало казаться прозрачным, почти хрупким, с глубокими тенями под глазами. Она надеялась, что выглядит достаточно несчастной, чтобы заставить Люка поверить в ее раскаяние. В качестве завершающего штриха она добавила каплю своих новых духов — с ароматом лилии.
— Ты теряешь время, — буркнул Люк, когда она наконец вернулась в гостиную. — Я женился на тебе достаточно давно и знаю все твои уловки.
Оливия хотела было сказать, что не понимает, о чем речь, но его вид подсказал, что лучше этого не делать.
— Прости, — тихо проговорила она, — но я не смогла придумать иного способа, чтобы ты обратил на меня внимание. Ты бы иначе не стал иметь со мной дела. — И она в мольбе протянула к нему руки.
— Чертовски уважительная причина.
— Я знаю, что это отвратительно. — Она вынуждена была признать это. — Но я не знала, как вернуть тебя.
— Зачем? — спросил он, скрестив руки и грозно глядя на нее.
— Зачем? — Оливия попыталась изобразить удивление. — Зачем я хотела вернуть тебя?
Что она может ему сказать? Что она хотела его вернуть, потому что любит его? Он не поверит. Она бы и сама не поверила. Правду? А в чем правда?
— Я думаю, что хотела тебя вернуть, — наконец произнесла она, когда молчание стало почти невыносимым, — потому что ты дал мне нечто, без чего я не хотела больше существовать. Нечто, о чем я раньше не подозревала.
В это по крайней мере он может поверить.
— Секс? — усмехнулся он. — Если ты это имеешь в виду, то здесь я точно тебе не нужен. Как минимум половина студентов твоего университета с восторгом поступили бы в твое распоряжение.
Оливия вздрогнула, удивленная тем, насколько больно ранило ее его презрение.
— Да, возможно, это так, — согласилась она, — но я не хотела половину студентов. Я хотела тебя.
Кто-то из жильцов играл на рояле. Звуки «Фантазии» Шопена доносились сквозь раскрытое окно.
— Возможно, — услышала она свой голос, — я хотела тебя, потому что знала, что не могу обладать тобой.
— Понятно. Спасибо хоть за это.
Только по побелевшим костяшкам пальцев Люка можно было догадаться, чего ему стоит сохранять самообладание.
— Итак, из-за своей прихоти ты решила поломать мою жизнь? Прекрасная Оливия Франклин не могла смириться с тем, что не каждый мужчина в этой стране готов умереть у ее ног?
— Нет! — выкрикнула Оливия. — Я восхищалась тобой именно потому, что ты не падал к моим ногам.
Это было правдой. Она всегда хотела, чтобы Люк восхищался ею, как и остальные. В то же время ее притягивало именно его нежелание потакать ее капризам. Может быть, еще и поэтому она так отчаянно хотела удержать его? До сегодняшнего вечера она и не подозревала, насколько сильно это желание.
— Я… я и в самом деле сломала тебе жизнь? — спросила она, с ужасом слыша дрожь в своем голосе.
— Прекрати этот театр, — устало сказал Люк. — Нет, не сломала. Теперь, когда я знаю правду, я не позволю тебе это сделать. Ты выдумала несуществующего ребенка, поскольку не нашла другого способа получить то, что хочешь.
Ну да. Так она и сделала. И глядя сейчас на Люка, мужчину, которого она так бессердечно обманула, Оливия впервые в жизни поняла, что месть вовсе не так сладка. Люк действительно страдал. Забавно, она так хотела причинить ему боль, и вот сейчас, когда осуществились самые смелые ее мечты, она все бы отдала, чтобы это изменить. Потому что в противном случае она его потеряет.
— Не только для того, чтобы получить то, что хочу. Я восхищалась тобой, Люк, даже если и не понимала этого тогда. И я прошу прощения. Правда.
— Прощения? Думаешь, это что-то изменит? Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — Он отвернулся, как будто больше не мог смотреть на нее.
Оливия понимала только одно: она должна сказать что-то, чтобы успокоить и утешить его. Он больше не казался рассерженным и грозным. Просто очень печальным.
— Да, — сказала она, — я знаю, что причинила тебе боль. Понимаю, что ты хотел этого ребенка. Но неправда, что я не любила никого, кроме себя. И сейчас я действительно прошу прощения.
— Ты это уже говорила. Не поможет.
Их взгляды встретились.
О Господи! Неужели это из-за нее в его глазах такая пустота?
— Это так много для тебя значило? — спросила она. — Ребенок, я имею в виду?
— Конечно. За каким бы дьяволом я на тебе женился?
Отлично. Итак, короткий период траура по ребенку, которого никогда не было, завершен — и он готов нанести ответный удар. Оливия взяла себя в руки. Что можно сделать, чтобы отразить нападение? Ей больше нечего сказать. Кроме…
— Сейчас я не беременна. Я предохранялась. Но… но я могу.
Наступившую тишину нарушало лишь тиканье старинных часов на камине. Звуки рояля затихли. Люк взял фарфоровую фигурку пастушки с каминной полки и, ни слова не говоря, грохнул ее об пол.
Вечность спустя он произнес:
— Ты думаешь, я поверю, что ты на самом деле хочешь иметь ребенка? Ты, которая лгала мне, следуя своему капризу?
— Это была не единственная причина.
— Хорошо, каприз плюс секс, что по сути одно и то же.
Секс. Оливия ухватилась за это слово, как за спасительную соломинку.
