Аверьянов исчез, но ненадолго. Не прошло и часа, как он явился вновь, сопровождаемый несколькими дюжими матросами. Постучать на сей раз он не удосужился.
– Чему обязан? – вопросил граф, прекрасно понимая, чему.
– Братва желает объяснений, – тяжело дыша, заявил боцман.
– Позвольте осведомиться, – прищурился Лопухин, – кого вы называете братвой? Всю команду?
– Да!
– Так бы и говорили. Где будем объясняться? Здесь? На палубе?
– Команда просит вас спуститься в кубрик.
– Раз просит, значит, сейчас буду. Ступайте.
То, что раздраженные матросы послушались, вселяло некоторую надежду: не все еще потеряно. Главное – удержать их от необратимых поступков…
– Не ходите, барин, – подал голос Еропка. – Ей-ей, убьют вас там. Или измордуют так, что родная мать не узнает, а сделают все равно по-своему. Не видите разве, какой народ? Отчаянные. Натерпелись в рабах-то. Да еще мраксисты у них заводилами! Этим что ни скажи, все против шерсти…
– Зато бравые ребята, – поддел Лопухин.
– Бравые-то они бравые, а только лучше бы не с ними со всеми разговоры разговаривать, а с выборными от них. Да не в кубрике, а в кают-компании. Да имея при себе револьвер, а лучше два!
– Если дойдет до пальбы, то и десять не помогут.
– Во-от! – обрадовался слуга. – Очень возможное дело. А с револьвером все ж не в пример спокойнее.
– Туда, где не помогут десять револьверов, не стоит брать и одного.
Еропка зашевелил бровями – пытался вникнуть в силлогизм.
– Тогда, барин, вы как знаете, а я иду с вами, – заявил он, то ли вникнув, то ли нет, но поняв главное: перечить бесполезно.
– Ступай лучше спать. Вижу, хочешь.
Слуга засопел – решал: пропустить совет барина мимо ушей или притвориться обиженным?
– Ну-ну, – примирительно сказал Лопухин. – Я пошутил. Только уговор: сидеть тихо и первым ни во что не лезть. Договорились?
– Но, барин, как же…
– Тогда не уговор, а приказ. Повтори.
Кубрик встретил их темнотой и духотой. Чадящие светильники готовы были задохнуться от нехватки свежего воздуха. И неудивительно: в орлопдек набилась вся команда, включая сюда и бросивших свои места вахтенных. Сорвавший голос Кривцов плюнул, убежал в рубку. Основные паруса были убраны, баркентина едва двигалась под одним бом-кливером.
Лопухин скользнул взглядом по угрюмым лицам. Он кожей чувствовал напряжение. Эти люди прошли через такое, что по всем законам, божеским и человеческим, спрос с них невелик. Один удар разводным ключом в затылок – и нет больше статского советника Лопухина. И все же надо уговорить их совершить еще одно усилие…
Необходимо. Иначе – никак.
Приказал Нилу остаться наверху. Тот начал было спорить да канючить – пришлось цыкнуть на юнгу. Внизу мальчишка ничем не поможет, и хуже всего, если кинется защищать барина, – убьют ведь и его сгоряча.
Страх если и был, то остался наверху и был сдут в море ветром. В кубрик Лопухин спустился с видом, вселяющим надежду в робкие души. Ни тени сомнения. Под маской спокойствия – могучая, излучающая уверенность воля. Тоже маска, конечно. Одна из многих. Но – учил генерал Липпельт – к агенту Третьего отделения маска должна прирастать намертво, чтобы ничем извне не оторвать…
– Все знаю, – громко сказал Лопухин, обращаясь ко всем сразу. – Думаете – поманил и обманул, не так ли? Обещал месть, а вышло снова лямку тянуть? Верно говорю?.. Не слышу!
– Верно! – выкрикнул кто-то после секундного молчания.
– И не отказываюсь от своих слов! – Лопухин чуть повысил голос, упредив грозящий начаться общий гвалт. – Мы поквитались с пиратами. Мы подложили пиратам такую свинью, что им скоро тошно станет. Мы не могли сделать больше. Ныне у нас одна задача: скорее попасть домой, в Россию, не правда ли?
Теперь можно было сделать паузу. Публика в достаточной степени ошеломлена, и многим уже кажется, что они ломятся в открытую дверь. Во всяком случае, в ближайшие минуты открытый бунт не начнется. Пусть выговорятся, выпустят пар.
– Точно! – крикнул первым тщедушный молодой матрос. – Хватит! Настрадались! Домой пора!
И началось. Каждому хотелось выкрикнуть свое, заветное, и никто сейчас не видел к этому препятствий. Минут пять, если не десять, в кубрике стоял сплошной ор. «Кончай, братва!» – надрывался Аверьянов, но имел малый успех.
Лопухин поднял руку. Теперь он был уверен, что его станут слушать. И точно – шум мало-помалу стих.
– Вы вправе спросить меня: почему же в таком случае мы идем в Японию? – уже спокойным голосом продолжил статский советник. – Охотно отвечу: по двум причинам. Вижу, первая вас сейчас не заинтересует, поэтому сразу перейду ко второй. Вот она: иногда дальний путь короче ближнего. Вы предлагаете повернуть на ост? Но куда? Вернуться в Россию без захода в иностранные порты мы не сможем. Если мы пойдем в Нарвик или Николаев-на-Мурмане, нам не избежать захода в какой-либо из английских портов. Сами догадайтесь, чем это чревато. Уже беспашпортность наша привлечет пристальное внимание властей. Плюс к тому – опасность встречи с крупными силами исландцев. Если идти на Балтику – та же история. Наконец, путь в Средиземное море лежит через Гибралтар, а это британская колония и сильная база. Будет чудо, если нас пропустят без тщательного дознания – кто мы и откуда…
– Мы будем молчать! – тот же голос.
– Даже тогда, когда от вас потребуют объяснить, каким чудесным образом баркентина со Шпицбергена, следующая в Россию, оказалась не в Зунде, а в Гибралтаре? – насмешливо парировал Лопухин. – На наивность англичан не надейтесь, они не дети. Связываться с британским правосудием не советую, а английские тюрьмы не отличаются комфортностью. Далее. Если даже нам удастся каким-то чудом пройти в Средиземное море или на Балтику, минуя англичан, без захода в порты нам все равно не обойтись. Англия – владычица морей, не забывайте это. Любая европейская держава, кроме, может быть, Германии, будет рада сделать Англии любезность, задержав наше судно. – Лопухин обезоруживающе улыбнулся. – Можно, конечно, понадеяться на русское авось, но трезвый расчет гораздо надежнее.
– И что же говорит этот трезвый расчет? – насмешливо спросил Аверьянов. – Идти в Иокогаму?
– Да. До порта Гонолулу, что на острове Оаху, воды и провизии нам хватит… если экономить. В Гонолулу пополнимся, а там и до Японии уже не столь далеко. От Японии до Владивостока уже рукой подать, а Владивосток – это Россия!
– Ничего себе Россия! – выхрипел чей-то грубый голос и загнул крутую брань.
– Именно Россия. Теперь не то, что раньше. Заканчивается прокладка Транссибирской железной дороги. Я обещаю всем вам, что через восемь-девять недель вы окажетесь в той части Российской империи, в какой пожелаете. За службу на «Святой Екатерине» вам будет выплачено жалованье – неплохое, смею вас уверить. Наконец, призовые деньги за судно будут поделены поровну. Каждый из вас вернется домой не нищим странником с сумой, а в купе спального вагона. И с кое-какими средствами в кармане.
