– Имею к вам, мадемуазель, разговор, – только и сказал похититель вежливым, но настолько внушительным басом, что у Катеньки сама собою пропала мысль протестовать. Неужели все-таки попалась?
Впрочем, нет… Легировский… Легировский… Фамилия была знакомая. Уж не тот ли газетный репортер, что излазил все московские сточные трубы и написал о них так живо, что рвотного порошка не надо?
Наверное, тот самый…
С Садовой-Черногрязской коляска свернула на Старую Басманную, а за Разгуляем закрутила, запетляла узкими переулками. Шумная, немного смешная в попытках казаться чинной, как Петербург, чуть-чуть старомодная, но в целом очень благопристойная Москва сразу осталась позади. Здесь был другой город – низкий, мрачноватый, с витавшим в воздухе неясным ощущением опасности. Жилые домишки как будто съежились. Начали попадаться приземистые, явно построенные на века, но все равно кривобокие лабазы. Все чаще попадались трактиры – каждый следующий беднее и гаже предыдущего на вид. Из дверей одного появился мальчишка в грязном переднике, озабоченно посмотрел на грохочущую небесную черноту и выплеснул прямо на мостовую ведро воды пополам с гнилыми отбросами. Возле кабака, нежно обняв тумбу, валялся пьяный мастеровой, и неказистый мужичонка с волчьим взглядом из-под треснувшего козырька фуражки преспокойно обшаривал его карманы.
В иное время Катенька, пожалуй, возмутилась бы бездействием полиции в этом далеко не лучшем закоулке огромного города, но сейчас ей было не до того. Легировский же не обратил на возмутительную уличную сценку ровно никакого внимания.
Возле скромной, но на диво приличной чайной он остановил лихача, расплатился, выпрыгнул сам и, без всяких церемоний завладев Катенькиной рукой, молча высадил великую княжну из коляски. Указал рукой на заведение.
– Зайдем, – прогудел, как в бочку. – Надо где-то переждать ливень.
И точно – вместе с оглушительным раскатом грома упали первые капли дождя.
Внутри Легировский ориентировался свободно. Коротко взглянул в сторону подгулявшей компании, еще меньше внимания уделил двум студентам, лакомившимся сайками, и увлек Катеньку за крайний столик. Сейчас же с преувеличенной радостью подлетел половой, сама услужливость, рот до ушей.
– Доброго здоровьичка, Владимир Лексеич. Давненько вы к нам не захаживали. Прикажете как обычно?
Скупой на жесты Легировский лишь чуть качнул головой и загудел в усы:
– Нет, Мефодий, сегодня нам твоей безакцизной не надобно. Неси чаю с колотым сахаром да бубликов, живо.
– Один секунд, Владимир Лексеич.
В «один секунд» Мефодий, конечно, не управился, но вернулся с заказом на диво быстро. На дубовом столе возник маленький пузатый самовар с сидящим на нем верхом заварным чайником, рядом расположились вазочка с сахаром и блюдо с бубликами.
– Угощайтесь, Владимир Лексеич, на доброе здоровье. И барышне вашей приятного аппетита…
– Исчезни, – велел Легировский, и половой исчез.
Пушечный удар грома заставил жалобно задребезжать стекла. За окном потемнело, как в преисподней, и хлынул ливень, да такой, что мостовая в одну минуту скрылась под толстым слоем бегучей воды. Видно было, как мокрая насквозь собачонка, ища укрытия, прыжками скачет вброд от одной запертой двери к другой. Молнии сверкали где-то совсем рядом.
– Угощайтесь, – не столько предложил, сколько велел Легировский и сам шумно отпил из стакана с подстаканником. – Уф-ф, горячо… Чай здесь дают настоящий, из Индии и Сиама, и спитой не подмешивают. В тюрьме таким не напоят, тем более в Яузской части или, скажем, Сретенской. Они, прохвосты, чай на Сухаревке покупают, банный веник заварить – и то больше вкуса…
Катенька подула на чай и осторожно отпила. По правде говоря, чай уступал качеством тому чаю, к какому она привыкла в семье, но сейчас ей казалось, что она в жизни не пила ничего вкуснее. Махнула рукой на приличия – и жадно вонзила зубки в ароматный бублик.
Блаженство…
Стихия снаружи неистовствовала. Легировский грыз сахар, жевал бублик, шумно прихлебывал чай и молчал, ожидаючи. Если бы не это явное ожидание, великая княжна почувствовала бы себя совсем счастливой. А так – пришлось бороться с разливающейся по телу истомой.
– Ну вот и хорошо, – пробасил Легировский, когда первый бублик был съеден и первый стакан опустел. – Теперь нам самое время поговорить. Юлить со мною не надо. Учтите, я намерен получить исчерпывающие объяснения.
– О чем? – постаралась сыграть изумление Катенька.
– О том, почему вы не Софья Блювштейн, а другая особа. Вы провели полицию, вас выпустили вместо другой арестантки, не так ли?
– Откуда вы знаете? – спросила Катенька и внутренне ахнула: сама себя выдала. – То есть откуда вы это взяли? Ведь вас не было у следователя.
– Это моя работа: знать все, что мне надо знать. – Легировский усмехнулся в усы. – Успокойтесь, я не служу в полиции. Я репортер, печатаюсь в «Московском листке» и иногда в «Московских ведомостях». Я дежурил возле Яузской части, потому что знал: сегодня утром должны выпустить Софью Блювштейн. Мне, газетчику, хотелось с нею побеседовать, мог бы выйти роскошный материал… без всяких имен, разумеется. Ну вот – жду Соньку, а под ее личиной выходите вы. Как прикажете это понимать? Я требую объяснений.
– Кто такая Софья Блювштейн? – спросила Катенька как можно невиннее.
– Это та особа, которая, по всей видимости, одолжила вам свои накладные локоны… кстати, один из них сбился… да потом поправите, в уборной, не привлекайте внимания! Софья, она же Шейндля, Блювштейн, известная также под именем Соньки Золотой Муфты… она не раз выносила краденые драгоценности в муфте, отсюда и кличка. Феноменально! Еще молода, но уже знаменитая воровка и виртуозная мошенница. А такая ли карьера ее еще ждет! По части хипеса ей уже сейчас нет равных, а сколько раз она обманывала нашу доблестную полицию…
– Хипес? – переспросила великая княжна. – Простите, не понимаю…
Не чинясь, Легировский объяснил, что такое хипес. Катенька покраснела.
– Короче говоря, я жду объяснений, – давил настырный журналист. – Что вы оглядываетесь? Сообщников у вас, видимо, нет, а если и есть, то мы от них оторвались. Да и толку от них не будет. Глядите! – Он легко свернул в штопор чайную ложечку и без видимого усилия развернул обратно. – А на крайний случай мой кастет всегда при мне. Никто со стороны вам не поможет. А я – могу помочь. Но только в награду за откровенность. Решайтесь же. Ну?
– Она мне сама предложила… – еле слышно призналась великая княжна.
– Уже теплее, – подбодрил Легировский. – Продолжайте же. Это становится интересно. В самом деле сама предложила?
– В самом деле…
– Неужели даром? Вероятно, за какую-нибудь услугу?
– За деньги. Под честное слово.
– Да ну? И много ли денег?
– Три тысячи.
