«Ох, – слегка смутившись, ответила Колби. – Прости, я не знала…»
«Не стоит извиняться, – сказала Макензи. Теперь она сама, не мигая, смотрела в окно, а затем добавила. – Мне так даже лучше».
***
Выпускной не произвёл на Макензи никакого впечатления. Он был лишь немного более официальным, чем её выпускной в школе, но не таким стильным и официальным, как выпускной в колледже. Дожидаясь, когда назовут её имя, у неё была масса времени, чтобы вспомнить эти два выпускных и то, как её семья отдалялась от неё всё дальше и дальше с каждым из них.
Макензи помнила, что едва не плакала, поднимаясь на сцену во время школьной церемонии, опечаленная тем, что отец никогда не увидит, как она взрослеет. Она понимала это и до выпускного, пока была подростком, но именно тогда она вдруг окончательно осознала этот факт, поднимаясь на сцену за дипломом. В колледже она уже не особо об этом думала. Когда она шла по сцене во время церемонии, в зале не было никого из её родных. Это был поворотный для неё момент, когда Макензи поняла, что предпочитала идти по жизни в одиночестве. Если её семья не интересовалась её жизнью, то и она не интересовалась ими.
Церемония прошла без помпы и пафоса, и когда всё было позади, Макензи заметила Колби. Она фотографировалась с отцом и матерью в другой части большого вестибюля, в который вышли все гости после мероприятия. Макензи отметила, как хорошо Колби скрывала своё недовольство от родителей. А родители сияли от гордости.
Не зная, чем себя занять и чувствуя некоторую неловкость, Макензи гадала, как бы поскорее выйти из здания, вернуться домой, снять академическую одежду и открыть бутылку пива – а открыть за сегодняшний вечер таких она собиралась как минимум несколько. Направившись к двери, она услышала, как её окликнул знакомый голос.
«Макензи», – сказал мужчина. Она сразу догадалась, кто её звал. Она узнала его по голосу, а ещё потому, что в Бюро немногие называли её Макензи, в основном к ней обращались просто Уайт.
Это был Эллингтон. В костюме, казалось, ему было здесь так же дискомфортно, как и Макензи. Он смотрел на неё и очень довольно улыбался. Сейчас Макензи это не смущало.
«Привет, агент Эллингтон».
«Я думаю, в данной обстановке ты можешь называть меня Джаред».
«Я предпочитаю Эллингтон», – быстро улыбнувшись, ответила Макензи.
«Как ощущения?» – спросил он.
Она пожала плечами, вдруг осознав, что больше всего на свете хотела сейчас уйти как можно дальше отсюда. Она могла утверждать что угодно, но должна была признать, что без семьи, друзей и любимых чувствовала себя не в своей тарелке.
«И это вся твоя реакция?» – спросил Эллингтон.
«А что я должна чувствовать?»
«Удовлетворение. Гордость. Волнение. Список можно продолжать».
«Я всё это чувствую, – ответила Макензи. – Просто… я не знаю. Такие церемонии не для меня».
«Понимаю, – сказал Эллингтон. – Боже, как же я ненавижу носить костюмы».
Макензи собралась было заметить, что костюмы ему очень шли, когда увидела приближающегося МакГрата. Он шёл за Эллингтоном. Он тоже улыбался, но в отличие от последнего, его улыбка казалась натянутой. Он протянул Макензи руку, и она её пожала, удивившись слабости его рукопожатия.
«Рад, что ты закончила учёбу, – сказал МакГрат. – Знаю, что тебя ждёт блестящая карьера».
«Учёба прошло без проблем, верно?» – спросил Эллингтон.
«Лучшая на потоке, – добавил МакГрат, не давая Макензи вставить и слова. – Чертовски хорошая работа, Уайт».
«Спасибо, сэр», – вот всё, что она нашлась ответить.
МакГрат наклонился ближе, переведя разговор в деловую плоскость. «Я хочу видеть тебя в своём кабинете в понедельник, в восемь утра. Я хочу как можно скорее ввести тебя в курс дела. Твои документы уже делают, я давно позаботился о том, чтобы всё было готово, когда настанет день Х. Видишь, как я в тебя верю. Не будем терять время. Понедельник, восемь утра. Договорились?»
«Конечно», – ответила Макензи, удивившись нетипичному для директора проявлению поддержки.
МакГрат улыбнулся, вновь пожал ей руку и быстро скрылся в толпе.
Когда он ушёл, Эллингтон задумчиво посмотрел на неё и расплылся в широкой улыбке.
«Видимо, у него сегодня хорошее настроение. Должен заметить, такое случается нечасто».
«Думаю, для него это важный день, – ответила Макензи. – Новая партия талантливых агентов, из которой он может выбрать любого».
«Это верно, – подтвердил Эллингтон. – Отбросив шутки в сторону, нужно сказать, что он действительно умеет отлично распределять кадры. Не забывай об этом во время встречи в понедельник».
Повисла неловкая тишина. Они давно привыкли к этой тишине, вокруг которой формировалась их дружба или то, что было между ними, чем бы оно ни было.
«Послушай, – продолжил Эллингтон, – я просто пришёл тебя поздравить. Ещё я хотел сказать, что ты всегда можешь позвонить мне, если станет трудно. Я знаю, что слова звучат глупо, но иногда бывают моменты, когда даже такой знаменитости, как Макензи Уайт нужно выпустить пар. Работа очень быстро изводит».
«Спасибо», – ответила Макензи.
Вдруг ей захотелось предложить ему уйти вместе с ней. Её просьба не имела романтического характера, ей просто захотелось, чтобы рядом был кто-то знакомый. Макензи достаточно хорошо знала Эллингтона, и, несмотря на то, что у неё были неоднозначные чувства к нему, ей хотелось, чтобы он был рядом. Макензи не желала в этом признаваться, но она хотела как-то отметить этот день и это событие её жизни. Несколько часов неловкости в компании Эллингтона были лучше (и, наверно, эффективнее), чем выпивка в одиночестве, приправленная жалостью к себе.
Но она ничего не сказала. Если бы даже Макензи набралась смелости, её слова уже ничего не значили: Эллингтон быстро кивнул и потом скрылся в толпе, как МакГрат.
Макензи осталась стоять, пытаясь избавиться от нарастающего чувства бескрайнего одиночества.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Когда в понедельник, в свой первый рабочий день Макензи пришла в офис, в памяти, как мантра, повторялись слова Эллингтона: «Он отлично распределяет кадры. Не забывай об этом во время встречи в понедельник».
Макензи цеплялась за эти слова для успокоения, потому что должна была признать, что нервничает. Она ничуть не успокоилась, когда встретила одного из помощников МакГрата, Уолтера Хазбрука, который был начальником её отдела. Словно ребёнка, он проводил её до лифта. На вид ему было около шестидесяти, и в нём было больше десяти килограмм лишнего веса. Он был непримечательной личностью, и хоть Макензи не имела ничего против него лично, ей не нравилось, что он разговаривал с ней, как с глупышкой.
Его тон не изменился, когда они дошли до третьего этажа, где лабиринт перегородок чем-то напоминал клетки в зоопарке. За каждой перегородкой сидел агент, некоторые разговаривали по телефону, другие что-то печатали в компьютерах.
