ВИТРАНО. Все это липа, Джимми. Каждый пункт
его иска – сплошная липа. Расходы на оплату труда, завышенные счета на
оборудование, двойные, если не тройные расценки на материалы. Арициа планировал
это с самого начала. Он долгое время проработал в компании, которая не раз
обводила вокруг пальца правительство и знает методику. Ему известно, как ведут
себя люди из Пентагона. У него хватило ума вставить собственные пункты в планы
компании.
ХАВАРЕК. Кто тебе сказал?
ВИТРАНО. Боген. Арициа сообщил ему обо всем, а
затем Боген поделился с сенатором. Если держать язык за зубами и чуть-чуть
подыграть им, то в один прекрасный день мы тоже станем миллионерами.
* * *
Голоса смолкли: записанная Патриком пленка
кончилась. Члены большого жюри уставились на магнитофон.
– А можно еще что-нибудь услышать? – спросил
кто-то.
Маст пожал плечами и повернулся к Патрику.
– Прекрасная идея, по-моему, – заметил тот.
Вместе с комментариями Патрика и несколькими
попытками проанализировать информацию прослушивание пленок заняло часа три.
Запись разговора в кладовке была последней, и воспроизводили ее четырежды. В
шесть вечера члены большого жюри проголодались и послали в ближайший
ресторанчик за ужином.
В семь Патрику было разрешено покинуть зал.
За едой Маст высказался о некоторых наиболее
ярких эпизодах беседы, упомянув о нарушении сразу нескольких федеральных
законов. Записанные на пленку отчетливые голоса предельно откровенно обнажали
механику заговора.
В половине девятого большое жюри единогласно
проголосовало за то, чтобы предъявить Бенни Арициа, Чарлзу Богену, Дугу
Витрано, Джимми Хавареку и Итэну Рэпли обвинение в сговоре с целью совершить
мошенничество, то есть в преступлении, предусмотренном Актом о не правомочных
требованиях. Если суд согласится с обвинением, всем им будет грозить до десяти
лет тюрьмы и штраф пятьсот тысяч долларов.
Сенатор Гэррис Ней был признан неназванным
участником сговора – этот сомнительный статус имел все шансы превратиться во
что-то куда более конкретное, а значит, и более серьезное. Спролинг, Джейнс и
Маст решили придерживаться оправдавшей себя тактики вылавливания мелкой
рыбешки, которая даст им возможность поймать в сети настоящую рыбу, – первыми
нажиму подвергнутся Рэпли и Хаварек: они сильнее других ненавидят Чарлза
Богена.
В девять вечера заседание закончилось. Маст
встретился с начальником полиции и отдал распоряжение об арестах, которые
необходимо осуществить утром. Джейнс со Спролингом успели на вечерний авиарейс до
Вашингтона.
Глава 37
– У меня однажды было дело, связанное с
автокатастрофой, я тогда только пришел в фирму. Произошла она на сорок девятом
шоссе в округе Стоун, неподалеку от Уиггинса. Машина наших клиентов двигалась
на север, когда на дорогу прямо перед ними с проселка выехал тягач с огромной
платформой. Столкновение было ужасным. В машине находились три человека.
Водитель погиб, его жена получила тяжелые ранения, а сидевший сзади ребенок
сломал ногу. Тягач с платформой принадлежал компании по выпуску бумаги и был,
естественно, застрахован. Дело оказалось непростым. Его дали мне, и я, как
новичок, даже обрадовался. Вина лежала, безусловно, на водителе тягача, однако
он настаивал на том, что наш клиент превысил скорость.
Сразу возник вопрос: насколько быстро
двигалась его машина? Мой следователь оценил скорость примерно в семьдесят
километров, это было не так мало. Разрешалось на дороге шестьдесят, но никто не
ездил меньше шестидесяти пяти.
Наши клиенты направлялись в Джексон проведать
родственников и особенно не торопились.
Следователь, нанятый компанией, застраховавшей
тягач, считал, что скорость машины составляла не менее восьмидесяти пяти, а это
здорово ослабляло мою позицию. Любое жюри присяжных косо посмотрит на
превышение скорости в двадцать пять километров. Я нашел свидетеля, пожилого
человека, прибывшего к месту происшествия вторым или третьим. Звали его Кловис
Гудмэн, восьмидесяти одного года, слеп на один глаз и почти ничего не видит
другим.
– Серьезно? – спросил Сэнди.
– Шучу. Но со зрением у него действительно не
все было в порядке. Тем не менее старик продолжал ездить и в тот день сидел за
рулем древнего пикапа, “шевроле” шестьдесят восьмого года. Мой клиент обогнал
его, а преодолев подъем, на вершине холма Кловис увидел две столкнувшиеся
машины. Одинокий, заброшенный и никому не нужный старик оказался очень чутким
человеком, зрелище ужаснуло его.
Он пытался помочь жертвам и какое-то время
оставался рядом с разбитой машиной, после чего все же уехал, ни с кем не
обменявшись ни словом. Был слишком расстроен и сказал мне потом, что неделю
после этого случая не спал по ночам.
Потом стало известно, что кто-то из
проезжавших заснял на видеокамеру сцену, когда подъехали “скорая” и пожарные с
полицией. Движение было перекрыто, делать людям нечего, вот они и снимали все,
что только можно. Мы попросили у них кассету. Мой помощник просмотрел ее,
переписал номера всех машин, затем отыскал их водителей.
Так мы вышли на Кловиса Гудмэна. Он сказал,
что практически видел катастрофу, но слишком потрясен, чтобы говорить о ней. Я
спросил, нельзя ли приехать и побеседовать с ним позже. Он согласился. Жил
Кловис в окрестностях Уиггинса, в маленьком белом домике, который построил с
женой еще до войны. Жена умерла много лет назад, как и их единственный ребенок,
сбившийся с дороги сын. Оставались двое внуков: один в Калифорнии, другая,
внучка, в Геттисберге. Ни первого, ни вторую Кловис не видел уже несколько лет.
Все это он рассказал мне сразу, как только я приехал. Казалось, старик совсем
одичал. Он вел себя так, будто терпеть не мог юристов и не хотел терять время.
Но очень скоро Кловис оттаял, поставил воду для кофе и начал делиться со мной
семейными тайнами. Мы сидели на крыльце в креслах-качалках, окруженные дюжиной
мурлыкающих кошек, и говорили о чем угодно, только не об аварии. К счастью,
была суббота, и я мог не переживать по поводу работы. Рассказчик из него великолепный,
особенно на темы Великой депрессии и войны. Через пару часов я все же решился
напомнить о катастрофе, на что он, мигом сникнув, сказал, что пока не готов к
этому разговору, правда, заметил, будто знает нечто важное, для чего еще не
пришло время. Тогда я спросил, с какой скоростью он ехал, когда мой клиент
обогнал его. Старик ответил, что никогда не позволяет себе больше пятидесяти
пяти. На мой вопрос, как быстро двигалась вторая машина, он только покачал
головой.
