– Службы в церкви не было: Кловис знал, что на
нее все равно никто не придет. Мы похоронили его на кладбище в Уиггинсе. Я
присутствовал на похоронах, нес гроб. У могилы плакали три старушки из церкви,
из тех, что плачут на каждых похоронах. Был и священник, притащивший с собой
еще троих мужчин – помочь мне нести гроб. Всего набралось двенадцать человек.
После краткой молитвы тело Кловиса опустили в землю.
– Гроб, наверное, был совсем легким?
– Да.
– Где же находился сам Кловис?
– Душа его вознеслась на небо.
– А тело?
– В моей охотничьей хижине, в морозильнике.
– Да ты просто рехнулся!
– Я никого не убивал, Сэнди. Старина Кловис
уже распевал с ангелами, когда его кости горели в огне. Мне показалось, что он
не будет против.
– У тебя на все есть объяснение, так, Патрик?
Лэниган молча сидел на кровати. Его ноги не
доставали до пола.
Сэнди прошелся по палате, прислонился плечом к
стене. Весть о том, что его друг никого не убивал, почти не принесла
облегчения. Мысль о сожженном трупе внушала едва ли не такой же ужас.
– Я хотел бы дослушать до конца. Похоже, ты
рассчитал абсолютно все.
– У меня было время обдумать свой план.
– Продолжай.
– Здесь, в Миссисипи, есть закон, карающий
осквернителей могил, но ко мне он не применим. Я же не крал Кловиса из могилы –
я забрал его тело из гроба. Есть и другой закон – для тех, кто глумится над
трупами. Это единственное, что может повесить на меня Пэрриш. Безусловно, мне
грозит год в тюрьме. Если в распоряжении обвинения не будет ничего другого, то
Пэрриш приложит максимум усилий, чтобы упрятать меня за решетку на год.
– Он не имеет права оставить тебя
безнаказанным.
– Не имеет. Загвоздка в том, что, пока я не
расскажу о Кловисе, он ничего о нем не будет знать, а для того, чтобы он снял с
меня обвинение в убийстве, я вынужден это сделать. Рассказать ему – это одно
дело, а дать показания в суде – совсем другое. Он не сможет заставить меня дать
показания в суде. Естественно, Пэрриш вынужден допрашивать, так просто он меня
не отпустит. Пусть допрашивает. Представить мне обвинение он будет не в
состоянии, поскольку я являюсь единственным свидетелем, а доказать, что
сгоревшее тело было трупом Кловиса, невозможно.
– Как ни крути, Пэрриш остается ни с чем.
– Совершенно верно. Федеральные власти
обвинения сняли, а когда мы взорвем еще и эту бомбу, Пэрриш места себе не
найдет, пока не прищемит меня хоть чем-то – ведь я уйду налегке.
– И какой у тебя план?
– Очень простой. Не будем давить на Пэрриша,
дадим ему возможность сохранить лицо. Ты отправишься к внукам Кловиса,
расскажешь им правду и предложишь денег. Само собой, у них появится желание
привлечь меня к суду, и ты подтвердишь, что они имеют на это право. Все равно
ничего толкового у них не выйдет: большую часть жизни о старике они не
вспоминали. Но будем исходить из того, что в суд они все же обратятся. Отнимем
у них эту возможность. Договоримся с ними, и в обмен на деньги они согласятся
нажать на Пэрриша, чтобы тот не лез со своими обвинениями.
– Ты – хитроумный мерзавец.
– Благодарю. По-твоему, это сработает?
– Пэрриш имеет право привлечь тебя к суду вне
зависимости от желания родственников жертвы.
– Но он не станет этого делать, поскольку не имеет
возможности сформулировать обвинение. Худший из возможных вариантов – он
приведет меня в суд и проиграет дело.
Куда разумнее отойти на задний план сейчас,
воспользовавшись желанием родственников, и избежать опасности проиграть громкое
дело.
– Вот о чем ты размышлял последние четыре
года?
– Мне приходило в голову и это тоже.
В глубокой задумчивости Сэнди принялся
расхаживать у спинки кровати.
– Мы должны все же что-нибудь дать Пэрришу, –
негромко сказал он.
– Меня больше волнует собственная персона.
– Речь не о Пэррише, Патрик. Я имею в виду
систему.
Если тебе позволить просто уйти, это будет
означать, что ты в высшей степени ловко избежал тюремного срока. В дураках
оказываются все, кроме тебя.
– На это я и рассчитываю.
– Как и я. Однако не стоит ожидать, что,
унизив систему, ты сможешь безнаказанно раствориться в лучах заходящего солнца.
– Никто не заставлял Пэрриша с такой
поспешностью выдвигать обвинение в умышленном убийстве. Имело смысл подождать
неделю-другую. Никто не приказывал ему делиться своими соображениями с прессой.
Никакого сочувствия к Пэрришу у меня нет.
– У меня тоже. Но случай твой трудный, Патрик.
– Я упрощу его – признаю себя виновным по
обвинению в глумлении над мертвым телом, но никогда не соглашусь с тюремным
сроком. Ни дня за решеткой! Явлюсь в суд, признаю свою вину, заплачу штраф, и
пусть Пэрриш добивается моего заключения. Но я буду на свободе.
– Ты будешь осужденным преступником.
– Нет, я буду свободным человеком. Кому в
Бразилии есть дело до полученного мной здесь толчка в бок?
Прекратив мерить палату шагами, Сэнди сел на
кровать.
– Значит, ты вернешься в Бразилию?
– Там мой дом, Сэнди.
– А девушка?
– У нас с ней будет либо десять детей, либо
одиннадцать. Мы еще не решили.
– Сколько у тебя денег?
– Миллионы. Ты должен вытащить меня отсюда,
Сэнди! Я создал себе новую жизнь, и ее нужно прожить.
Дверь палаты открылась. Вошедшая сестра
щелкнула выключателем и сказала:
– Уже одиннадцать, Пэтти. Посетителям пора
домой. – Она коснулась его плеча. – Как себя чувствуешь, мальчик?
– Отлично.
– Хочешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо.
Сестра скрылась за дверью. Сэнди поднял свой
кейс.
– Пэтти? – спросил он. – Мальчик?
Патрик пожал плечами.
Уже у двери Сэнди обернулся:
