– Христофорыч, это я! Не пугайся!
Он стремительно пробежал по коридору и как вкопанный встал на пороге кухни. Он был так потрясен, что забыл поздороваться. Марина, казалось, смутилась. Даже Монах выглядел слегка растерянным.
– Привет, Леша, – опомнился он после паузы. – А у нас гости, вот Мариночка пришла навестить…
– Думаю, лежит наш Олег один, скучает! – Марина вскочила, достала из шкафчика чистую тарелку и рюмку. – Садитесь, Леша.
– Я не знал, что ты не один, – обиженно сказал Добродеев.
– Друзья вот не забывают… – Монах кашлянул. – Садись, Леша. Давайте, ребята, выпьем за дружбу!
Добродеев уселся на табурет, лицо у него все еще было обиженное. Монах снова разлил. Они выпили.
– Мальчики, мне пора! – Марина поднялась. – Обещала на работе вернуться через час, а уже… – Она посмотрела на ходики, висевшие над дверью. – Ой! Убегаю!
Она чмокнула в щеку Монаха. Добродеев вскочил и пошел ее провожать. Монах прислушивался к их голосам, бубнению Добродеева и звонкому щебету Марины. Потом хлопнула дверь, и наступила тишина.
– Как это понимать? – спросил Добродеев, вторично появляясь на пороге. – Я не знал, что вы настолько близки.
– Мы не близки. Марина пришла узнать, как движется расследование. Мы говорили о Диане. Она, кстати, расспрашивала о тебе… – Это было откровенное вранье, но Монаху хотелось сделать приятное обиженному журналисту.
– И что ты ей сказал?
– Что ты прекрасный человек и журналист, что мы друзья. Что это не первое дело, которое мы расследуем. Больше не успел…
– Я помешал? – обиженно спросил Добродеев.
– Ты пришел вовремя. Ты мог бы проводить ее…
– Она на машине. И кроме того, я принес посылку от гуру.
– От Венкаты? – удивился Монах. – Не ожидал! И что же это?
– Вот! – Добродеев вытащил из кожаной папки толстый синий конверт с картинкой Будды. – Я еще не открывал. Спешил к тебе… – Тон у него был все еще обиженный.
– Погоди, Леша. Ты отдаешь себе отчет, что это может стать переломным моментом в расследовании? Запомни эту минуту.
Они смотрели друг на друга.
– Давай! – скомандовал Монах.
Добродеев поддел ножом клапан конверта, дернул. В конверте была толстая голубая тетрадь. На титульной странице значилось: «Ия Рудник. Дневник. Моя жизнь». Из конверта выпал небольшой листок бумаги. Монах подобрал его и стал читать вслух:
«Уважаемый господин Добродеев! После Вашего ухода вчера я поговорил с людьми, и оказалось, что в шкафчике Ии остался ее дневник, который сохранялся в нашем архиве. Я совершенно выпустил этот факт из виду. В свое время полиция им не заинтересовалась. Пересылаю эту вещь Вам. Надеюсь на встречу в недалеком будущем. Остаюсь дружески расположенным к Вам, искренне Ваш Венката».
– А ты боялся! – воскликнул Монах. – Высокий стиль, глубоко воспитанный и интеллигентный, и обо мне ни слова. Полный игнор.
– Ты обидел его, – сказал, ухмыляясь, Добродеев, чье настроение мгновенно улучшилось.
– Только не говори, что не возьмешь меня на интервью с великим гуру.
– И не мечтай. Будем читать?
– Давай. – Монах кивнул на бутылку: – Как?
Добродеев кивнул, и Монах разлил коньяк по рюмкам.
…Ия была сильным человеком, сказала Марина. А дневник был девичьим. Восторженное и трепетное описание Венкаты: великий гуру, великий человек, посланец со звезд, из астрала, надежа человечества, душа, переселенная из Лемурии, и всякая эзотерика. Словом, обычная девичья восторженность, из которой следовало лишь одно: любовь была, но не обычная, а вроде любви к богу. Бросаются ли от такой любви с балкона? Вряд ли. Скорее пребывают в состоянии светлого и радостного умиления.
Сначала Добродеев читал все подряд, с выражением, чувствуя себя актером на сцене. Потом перешел на скороговорку и стал пропускать целые куски, лишь пробежав их глазами. До ожидаемой сути добрались лишь в конце.
Короче: да, был парень, встречались. Это продолжалось, судя по датам, около трех недель. Познакомились на сайте знакомств. Сначала переписывались, потом встретились. Зовут Влад, артист, красивый, умный, ник – Вагант. Он был жизнерадостным, веселым и непохожим на придурков вокруг, интересовался йогой, много знал, писал стихи, занимался греблей на каноэ, у них все серьезно, они встречаются каждый день, все время звонят друг дружке, она была на спектакле в Молодежном, он был Ромео, она плакала, это было замечательно…
Последняя запись за пару месяцев до смерти.
– Почему она перестала писать? – спросил Добродеев. – Они расстались?
– Необязательно. Она уволилась из центра и забыла дневник, потому записей больше нет.
– Похоже, была любовь. Венката сказал, она была разочарована, значит, он ее бросил, этот Влад… Бедная девочка! Сколько ей было?
– Двадцать два. После ее гибели мать запила; брат через год бросил их и уехал. Марина говорит, что именно он воспитывал девочек и был им ближе, чем мать. У матери случился инсульт и паралич, Диана ухаживает за ней. Смерть матери, и наша Диана остается одна.
– Брат приезжает?
– Нет. Не совсем понятно… мать, любимая сестра, родные могилы. Марина думает, из-за денег – дорого и далеко. Он даже на похороны не приехал. Другая жизнь, новая семья. Он просто отрезал прошлое.
– Венката уверен, что она не могла покончить с собой. Значит, убийство? – сказал Добродеев.
– Не факт, Леша. Нелепая случайность… не знаю. Нам трудно принять самоубийство близких. А этот Вагант… С какого перепугу ему убивать ее? Брошенных женщин не убивают, а твой Венката намекнул, что парень ее разочаровал, понимай, бросил. Насчет того, что не могла покончить с собой… трудно сказать. Молодые не ценят жизнь, они максималисты, может, действовала под впечатлением минуты, рассталась с ним, переживала и… Нам трудно представить, что произошло, мы ее не знали. И что бы мы с тобой ни придумали, это… растекание мысию по древу без особого смысла.
– Кем?
– Мысию! То есть белкою. Так в оригинале летописи. А потом переделали на созвучное и более понятное «мыслию».
– Не слышал. И что нам дал ее дневник?
– Кое-что. Кроме того, он подкинул мне нехилую идейку…
– В смысле?
– Лео, что такое «вагант»?
– Какой-то странствующий музыкант.
– Верно. Средневековый странствующий музыкант и сочинитель. – Монах смотрел на Добродеева загадочно. – А «бард»?
– То же самое. Почти. И что? Думаешь, совпадение? Я верю в совпадения, – сказал Добродеев.
– В принципе, я тоже. Но! Я их также расцениваю как знак.
– Знак?
