Я не стал объяснять ему, что в такой истории нет ничего необычного. Когда сколько-нибудь презентабельного мужчину отправляют в тюрьму за убийство на почве страсти и газеты создают ему рекламу, женщины пишут ему письма и пытаются навещать, убежденные, что должны скрасить его загубленную жизнь.
— Последние полгода, лейтенант, Кэти была все более напряженной, ожидая освобождения Макарана. Она думает, что любит его.
— Они никогда не встречались.
— Знаю. Но они переписывались. В конце концов, кто знает? Возможно, он ей подходит.
— Макаран никому не подходит, мистер Перкинс.
— Однако он живет в вашем доме.
— Потому что он единокровный брат моей жены и она его очень любит. Но Макаран вменил себе в обязанность портить мне жизнь, так как я — коп. По-моему, он жестокий, злобный и опасный человек.
На его лице появилось выражение боли.
— Я пытался убедить себя, что это не так, лейтенант Хиллиер. С Кэти я не могу говорить об этом. Она слишком упряма. Не могли бы вы с ней побеседовать?
— Думаю, я мог бы попытаться.
Я заранее договорился с Кэти Перкинс о встрече, когда она будет уходить с работы в пять часов вечера. Это была высокая блондинка с карими глазами и хорошеньким, круглым, почти детским личиком. Она держалась напряженно и несколько вызывающе. Мы разговаривали за кофе в закусочной, находящейся на расстоянии полквартала от офиса телефонной компании.
— Я бы не стала с вами встречаться, если бы отец не заставил меня пообещать, что я это сделаю.
— Очевидно, я вмешиваюсь в то, что меня не касается, Кэти.
Это ее слегка обезоружило.
— Возможно.
— Почему вы написали ему в первый раз?
— Потому что все были против него! — горячо отозвалась она. — Это несправедливо. На его стороне никого не было. Они травили его, как свора собак. А теперь он еще больше нуждается в поддержке.
— Как же вы смогли так увлечься мужчиной, с которым никогда не встречались?
— Но я с ним встречалась. Отец об этом не знает, а Дуайт забыл. Может быть, он вспомнит, когда увидит меня. Это произошло, когда он работал в магазине спорттоваров. Тогда я была еще ребенком. Я пришла покупать туфли для игры в шары, но мне не хватило денег. Дуайт нашел кучу несуществующих дефектов в туфлях, которые я выбрала, и снизил цену. Он был весел и ласков со мной. Это было до того, как он связался с той ужасной женщиной. Она испортила ему жизнь. Я не верю, что Дуайт убил ее. Просто он такой большой и сильный, что мужчины завидовали ему и постарались упрятать его в тюрьму. Они не хотели, чтобы Дуайт вернулся сюда, но он пообещал мне в письме, что вернется. Вы не можете себе представить, какие чудесные письма он мне писал. Никто не понимал его.
— Он умеет быть очаровательным — особенно с хорошенькими девушками.
Кэти покраснела:
— Его письма были не просто очаровательными. Они были искренними.
— И что же будет дальше?
— Не знаю. Я хочу помочь ему, но не знаю, позволит ли он мне. Я должна подождать, пока Дуайт захочет меня видеть. Как он себя ведет?
— Ест, пьет и смотрит телевизор. Если выходит из дому, то только на задний двор.
— Мне очень хочется быть рядом с ним, но я не могу, пока он не почувствует, что готов к этому.
— А что, если вы узнаете, что он совсем не такой человек, каким вы его вообразили, Кэти?
— Но я знаю, какой он. Сейчас Дуайт оскорблен и рассержен, но человек он мягкий — только люди не дают ему возможности это доказать.
— Так знайте, что этот «мягкий человек» за две сотни в неделю служил наемным громилой у Джеффа Кермера. Джефф поручил ему мягко уладить дело с Дейвидом Мориссой. Рост у Дейвида всего пять футов шесть дюймов, а вес — сто сорок фунтов. Дуайт мягко сломал бедняге оба запястья и половину ребер, а заодно вывихнул плечо. Джефф был очень доволен работой, так как именно за это он ему и платил.
Карие глаза расширились.
— Вы все это выдумали!
— С какой целью?
Кэти медленно покачала головой:
— Не знаю. Наверное, у вас есть какая-то причина. Может быть, не вы пришли к моему отцу, а он пришел к вам и попросил поговорить со мной.
— Нет. Я просто не хочу, чтобы вы заранее оправдывали все, что говорит и делает Макаран, чтобы вы принесли себя в жертву этому вашему «роману в письмах». Я хочу, чтобы вы поняли: все, что он вам писал, — притворство, ложь. В Дуайте нет ни капли мягкости — он всего лишь собирается вас использовать.
— Это не так, — возразила она. — Не верю.
— Оставьте в душе хоть немного места для сомнения и дайте ему шанс развеять или подтвердить его. Будьте осторожны — это все, о чем я прошу. Если Дуайт посвятит вас в свои планы и они не покажутся вам… особенно мягкими, дайте мне знать. У него всегда был дар использовать женщин и внушать им доверие к себе.
— Но на этот раз он…
— Если вы полагаете, что между вами могут возникнуть искренние отношения, немного скептицизма и трезвый взгляд друг на друга дела не испортят.
— Почему вас это так беспокоит?
— Потому что, честно говоря, побаиваюсь за вас и за него, не могу себе позволить даже малейшего риска. Я поставил на карту все — мою жену, мой брак, мою работу, мою репутацию и репутацию моих друзей.
— Понятно. Как вы думаете, когда Дуайт захочет меня видеть?
— Не знаю.
— Я каждый день разговариваю с ним по телефону. По-моему, ему нужно время, чтобы стать самим собой — таким, каким он был до того, как его посадили за решетку. И возможно, мы оба немного робеем и смущаемся. После того как пишешь друг другу личные письма, нелегко то же самое говорить в глаза.
— Сожалею, но не могу представить себе Дуайта робким и смущенным.
— Потому что вы не знаете его по-настоящему.
— А вы?
Девушка выпятила подбородок:
— А я знаю!
— Я мог бы рассказать вам еще кое-что, но вы все равно мне не поверите, не так ли?
— Так.
— И все же, Кэти, не торопитесь. Не совершайте необдуманных поступков.
— Постараюсь. — Она встала. — Мне нужно идти. Вы… вы оказались лучше, чем я думала. Не таким, как писал о вас Дуайт. Он утверждал, что вы холодный, эгоистичный, черствый человек, которому на всех наплевать и который заботится только о букве закона. Дуайт писал, что не понимает, как его сестра может вас выносить.
— Я и сам этого не понимаю.
Кэти слегка покраснела:
— Я думала, что, когда мужчина выходит из тюрьмы, ему не терпится… увидеться с девушкой. — Она вздохнула. — Дуайт очень странный.
