Под конец трапезы, когда Мэг рассказывала мне, что один из наших соседей собирается попытать счастья в Аризоне, Макаран бросил вилку на тарелку и заявил:
— В четверг Бобби может перебираться в свою комнату. Я уезжаю. Надеюсь увидеть, как ты плачешь горючими слезами, Хиллиер.
— Куда ты перебираешься? — спросил я.
— Освобожденные условно должны отчитываться в своих передвижениях, но я — нет. Не забывай, что я отмотал свой срок.
— Я не забываю об этом ни на минуту. Это был всего лишь вежливый, братский интерес. Когда говорят, что кто-то уезжает, всегда спрашивают куда.
— Прекратите! — прикрикнула на нас Мэг. — Куда ты собрался, дорогой?
— Никаких секретов. Поживу какое-то время на холмах — погода уже достаточно мягкая. Как только отрегулирую машину, соберу пожитки и поеду туда. Я уже давно не жил сам по себе — хочу вспомнить, каково это.
Дуайт улыбнулся ей. И монолог и улыбка внушали такое же доверие, как конфедератские деньги, но Мэг выглядела довольной и даже захлопала в ладоши.
— По-моему, это превосходная идея, Дуайт.
— Лучше, чем торчать в вашем доме, хотя, конечно, у меня не будет ни такой сытной еды, ни такой мягкой постели.
— Ты ведь никогда не любил одиночества.
— Одиночество начинаешь ценить, когда тебя его лишают, сестренка. Очевидно, как и все остальное. Если мне будет слишком одиноко, я пойду в субботу вечером на танцы и найду себе девчонку, которая согласится пожить немного в палатке.
— Смотри, как бы ты не влип в историю. — В их голосах все сильнее слышался акцент жителей холмов.
— Я найду такую, из-за которой никто не станет суетиться. А может быть, заберу к себе Кэти Перкинс.
Мэг сразу перестала улыбаться:
— Не делай этого, Дуайт. Возможно, тебе удастся ее уговорить, но ей нужно совсем не это.
— Ты так хорошо знаешь, что ей нужно?
— Она хочет помочь тебе обрести себя, если ты дашь ей возможность.
— Среди подарков для счастливых новобрачных? — скверно усмехнулся он. — В электрифицированной кухне? Живя от зарплаты до зарплаты? С детишками и их пеленками?
— Что в этом такого ужасного?
— Ничего, сестричка. Это просто райское блаженство. Я мог бы быть так же счастлив, как ты со своим копом, только человеку можно сказать, что он покойник, когда он перестает улыбаться.
— Если ты так чувствуешь, — сказала Мэг, — то больше не встречайся с этой девушкой.
— Разве я гоняюсь за ней? Я ведь уезжаю, верно? Что еще тебе нужно?
После долгой паузы Мэг спросила:
— И как долго ты там пробудешь, Дуайт? Что ты станешь делать потом?
— Не знаю. Я не могу строить планы, пока не отдохну. Не знаю, сколько это займет времени. У меня осталось несколько сотен, так что я смогу пробыть там до конца лета. А потом вернусь сюда или отправлюсь в другое место. Я дам тебе знать.
Мэг тепло улыбнулась:
— Рада это слышать, Дуайт. Я боялась, что ты… слишком озлобился и будешь копить в себе желчь, пока не попадешь в очередную переделку.
Дуайт поднялся:
— Мне пришлось худо, но с этим покончено. Если я буду болтаться здесь, они начнут доставать меня снова. Я знаю, что для тебя это было нелегко, Фенн. Если на тебя станут давить, можешь сказать, что ты вышвырнул меня.
Он вышел. Я уставился в кофейную чашку и медленно покачал головой:
— Твой брат принимает нас за дураков?
Улыбка сбежала с лица Мэг.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что он никогда не станет хорошим актером, дорогая.
Она посмотрела на меня с выражением, весьма похожим на ненависть:
— Ты заранее уверен в том, что он опять сорвется! Не хочешь дать ему ни одного шанса!
— По-моему, ты не права.
— Он старается изо всех сил…
— Каких сил и на чьи деньги? Неужели ты не видишь, что с тех пор, как Дуайт вышел из тюрьмы, он ни разу ни на что нормально не прореагировал? Не видишь, что он все время играет роль? Дуайт ведет себя не как человек, освобожденный после пятилетнего заключения, а как затаившийся зверь.
— Но теперь он…
— Теперь он получил от кого-то известие, кончил выжидать и выбирается из берлоги.
Мэг умоляюще посмотрела на меня:
— Неужели ты не можешь ради меня хоть немного доверять ему?
— Я только хочу знать, что у него на уме.
— Но если он действительно хочет исправиться, то ты не должен был говорить с Кэти…
— Я думаю о ней только как о «бедной Кэти», Мэг. Ей не избежать беды, если она не бросит его.
— Фенн, ты должен обещать мне, что прекратишь следить за каждым шагом моего брата. В нем что-то изменилось, и это меня немного пугает. Но я верю, что он не хочет новых неприятностей.
Я скрестил пальцы, как ребенок, который хочет кого-то обмануть:
— О’кей.
— Твоя работа сделала тебя слишком подозрительным, дорогой.
— Возможно, таковы издержки профессии?
Мэг снова казалась довольной:
— Дуайт хорошо знает холмы. Я сама иногда по ним скучаю. Может, отправимся туда этим летом с палатками? У Бобби и Джуди не было возможности полюбить их так, как люблю я. Конечно, среди холмов я провела самые жалкие годы моей жизни, но ведь это не их вина.
— Что ж, можно попробовать.
— Как бы я хотела, чтобы мы могли купить маленький участок земли, построить хижину и разбить сад. — Она встала и печально улыбнулась. — Впрочем, против яхты, виллы и бриллиантов я бы тоже не возражала. Пойду загоню детей спать. Ты еще посидишь?
— Да, немного. Должен продумать ночную смену — может быть, снять с дежурства нескольких патрульных.
Мэг налила мне кофе и пошла урезонивать детей.
~~~
В среду воспоминание о скрещенных пальцах не уменьшило у меня чувство тревоги, когда я выяснял, где ремонтируют новую машину Макарана. Мне повезло на пятом телефонном звонке — они должны были закончить работу к трем часам. В четыре я послал Россмена в гараж «Куолити», и спустя сорок минут он вернулся с докладом. Россмен — спокойный и солидный молодой человек, больше похожий на банковского клерка или страхового агента, чем на детектива. Но в отличие от Хупера у него нет ни стремления, ни таланта к руководящей деятельности.
— Как вы помните, Фенн, там ремонтируют серийные и малолитражные автомобили. Ремонт мотора обошелся Макарану в восемьдесят восемь долларов наличными. Они изменили там кое-что, и парень, который производил ремонт, сказал, что теперь машина будет мчаться, как реактивный самолет.
