— Свежие следы шин ведут из леса на западе, — сказал майор Райс. — Они сворачивают на дорогу и поднимаются на плато. Ясно, каким домом они воспользовались. Следы в высокой траве ведут к ручью на севере. Машины стоят вот в этом сарае. В грязи у ручья видны отпечатки ног. Здесь они разводят костры. Нигде не видно ни людей, ни стираной одежды, ни банок и бутылок. Им кажется, что они соблюдают осторожность, но с таким же успехом они могли бы написать свои имена на крыше. К этому укрытию ведут все следы.
— Можем ли мы быть уверены, что они все еще скрываются в этом доме? — спросил Уилер.
— А зачем куда-то перебираться? Не думаю, что самолет их спугнул. Если их встревожило появление женщины, то они не станут искать новое место в том же районе, а постараются уехать ночью куда-нибудь за дюжину миль. Мы к этому готовы, но я сомневаюсь, что такое произойдет. Они уверены в себе — иначе не стали бы похищать Кэти Перкинс. Возможно, утреннее прибытие жены лейтенанта их немного обеспокоило, но Макаран знает и может убедить в этом остальных, что ей отыскать их было легче, чем кому-либо другому. Но не будем игнорировать самый важный факт, джентльмены. Они должны быть готовы в любой момент тронуться с места, иначе не стали бы рисковать, задерживая миссис Хиллиер и похищая Кэти Перкинс. Возможно, Кэти им понадобилась как заложница на случай, если планируемое предприятие окончится провалом. Теперь у них две заложницы.
— Давайте отметим на карте позиции наших трех групп, — после паузы предложил Уилер. — Трех групп из десяти человек.
— Мне бы хотелось пойти с той группой, которая будет находиться ближе всех к дому, — сказал я.
— Фенн заслужил это, — кивнул Лэрри Бринт, видя, что Уилер и Райс с сомнением смотрят на меня. — Для него это лучшее место. У него больше, чем у любого из нас, причин стараться, чтобы все сработало как надо.
~~~
В полночь я смог избежать встречи с караулящими репортерами, спустившись по черной лестнице и выйдя через боковую дверь в темный переулок позади здания муниципалитета. Присев на постамент памятника героям Первой мировой войны, я закурил сигарету и посмотрел в сторону невидимых холмов, вспоминая, как выглядит вершина горы Берден в солнечный день.
— На эту гору ведет тропинка, — говорила мне Мэг, по которой я взбиралась туда ясными летними днями. Брук-Сити оттуда всегда казался окутанным туманной дымкой. Я считала, что это прекраснейшее место в мире. Иногда я наблюдала за парящими в воздухе ястребами и воображала, будто нахожусь среди сверкающих замков, где живут короли. Под корнями старой сосны я хранила в жестяной коробочке свои сокровища — китайскую монету с дырой посредине, настоящую морскую раковину, алую шелковую ленту и пуговицу с зеленым камнем. Я была уверена, что это изумруд. Какое-то время я хранила там бумажку с надписью: «Я тебя люблю». Эта записка не была адресована никому — она просто лежала в коробке с сокровищами. Когда я уезжала, у меня не было времени забрать мой клад. Может быть, он все еще там. Когда-нибудь я приду за ним.
— Одна? — спросил я.
— Ты можешь пойти со мной.
Внезапно рядом послышался голос:
— Тяжелый день, Фенн?
Я резко обернулся и увидел силуэт Стью Докерти на фоне освещенных окон полицейского управления.
— Без комментариев. Приказ свыше.
— Я закончил ночной отчет, вышел и увидел твою физиономию, когда ты зажигал сигарету. — Он сел рядом со мной на черный мрамор, прислонившись спиной к высеченным именам давно усопших. — Со временем все войны начинают выглядеть одинаково — галантными, романтическими, увлекательными.
— Пожалуй.
— Ни у одного из этих парней не было личных проблем, которые мы с тобой не могли бы распознать за минуту. Мир меняется, но люди остаются такими же.
— Тогда скажите, доктор, какая у меня проблема.
— Ваша проблема, мой дорогой лейтенант, заключается в том, что вы боитесь обнаруживать свои эмоции. Думаю, они у вас имеются, но вы прячете их слишком глубоко, отказываясь им доверять и пытаясь убедить себя, что вы можете существовать в абсолютно рациональном мире. Очевидно, вы считаете эмоции проявлением слабости. Это делает вас чопорным, отчуждает от жены и детей и едва ли хорошо сказывается на вашей работе.
— В последнее время все только и делают, что порицают меня. В результате у меня пропадет желание просить прощения.
— Что сделало тебя таким, Фенн? Тяжелое детство?
— В моем детстве не было ничего трагического. Оно достаточно банально.
— Неужели ни единой драмы?
— Ты знаешь, что мой отец работал на фабрике. Родня матери считала, что она вышла замуж за человека ниже ее по положению. Но она была очень счастлива — смеялась и пела целыми днями. Мама была очень эмоциональной женщиной, Стью. Она приходила в восторг даже от карточных фокусов и все воспринимала как увлекательную игру или приключение.
— До каких пор?
— Всему приходит конец.
— И как же это закончилось в твоем доме?
— Очевидно, мама стала жертвой своей любви к приключениям. Может быть, жизнь начала казаться ей скучноватой. Я толком не знаю, что произошло, но она больше не хотела оставаться с нами. Она влюбилась в соседа — вдовца моложе ее на пять лет. Отец не соглашался на развод. Мама прожила с нами еще год и уехала с соседом в Кливленд. Дом, в котором они поселились, сгорел, и они оба погибли. Там было много жертв. Когда это произошло, мне было четырнадцать лет, а моему брату — шестнадцать. Через год он уехал. Когда мне исполнилось семнадцать, отца хватил удар. Я ухаживал за ним. Мне помогали соседи, и мы получали небольшой доход — страховку, компенсации. Отец прожил еще два года. Какая-то женщина из Орегона написала нам, что брат умер от гриппа в лагере лесорубов.
— Ничего себе, банальное детство, — усмехнулся Докерти. — Мэг, конечно, знает об этом?
Я не люблю рассказывать о своей жизни — тем более таким людям, как Докерти. Это никого не касается. Я не нуждаюсь в похвалах или порицаниях, сочувствии или насмешках. Но этой тихой ночью, теплой в переулке и прохладной на холмах, я мог думать лишь о том, что происходит с Мэг. Все остальное казалось не важным.
— Любительская психология, — задумчиво заговорил Стью, — верный способ ощутить превосходство над друзьями. Полагаю, миллион лет тому назад какой-то шутник, сидя вечером в своей пещере, объяснял приятелям, почему им не везет на охоте — из-за невнимания к направлению ветра, плохо уравновешенного копья или неправильной формы стрел. — Он умолк.
— Продолжай, если тебе невтерпеж.
— Фенн, в детстве ты получал и любовь, и ласку, но потом решил, что все это было притворным, и перестал доверять эмоциям — и своим и чужим.
— Но ведь мать нас бросила, не так ли?
— А ты часто думаешь о ней? Пытаешься ее вспомнить?
— Я помню, что было, когда она ушла.
