Круги под открытыми, едва осмысленными, совершенно сонными глазами.
Девочка медленно согнула ноги в коленях, повернула голову, посмотрела на свою ладошку в руке Айфы.
– Мам? Уже пора вставать?
Айфа обернулась, вскрикнула и кинулась обнимать дочь. Та пищала, слабо дергала ногой и уверяла, что мать сошла с ума и сей вздох ее задушит.
Кинфер медленно опустился обратно на свою циновку. Эльфа била дрожь. Казалось, что с его плеч свалился средних размеров дракон.
* * *
– Дриады же. Им хоть что приволоки, хоть упыря, который ножку младенца дожевывает, – сотню раз подумают, стоит ли прибить тварь. Природа, единение, равновесие, тьфу. А я так скажу: все в меру хорошо. Без дела живность обижать да леса рубить – это плохо. А постоять за себя надо и раскланиваться с тварью – не моги. Единение, ишь ты. Доединявшихся прежде срока в землю закапывают! Вот это и есть настоящее единение, до печенок!
Эльф рассмеялся.
Они с Ильдомейном заканчивали завтракать, расположившись у одного из небольших костров.
Дег сидел поодаль, у шатра, рядом с Айфой и Вжиной. Вокруг девочки были разложены поздние полевые цветы, которые отец нарвал по дороге из Линнивэ: давно отцветшие в других краях Идориса звездчатка, вереск, люпин.
Вжина плела венок. Дело ладилось не быстро: девочка была очень слаба после болезни.
Последняя трапеза в лагере не отличалась от других. Каша, мясо, лепешки, немного овощей и неспешная беседа. Предлагали еще эль, но Кинфер с сожалением отказался: впереди был длинный день, и провести его предстояло одному на незнакомой дороге. А тропинки в Даэли хитрые: появляются только тогда, когда ступаешь на них. Задумаешься или задремлешь, сойдешь с пути – и сгинешь в чаще.
За сутки, прошедшие после того как Вжина очнулась, эльф успел отоспаться, перевести дух и убедиться, что болезнь, чем бы она ни была и почему бы ни отступила, не собирается возвращаться к девочке. Кочевники уже почти собрали свой скарб и погрузили на тележки. Лишь пара-тройка шатров еще стояли неразобранными, но внутри уже ничего не было.
Верховую лошадку для Кинфера привел сегодня из Линнивэ Дег. Салиэль пыталась удержать его там рыданиями, сбивчивыми просьбами и чуть ли не силой, так что настроение у Дега было не из лучших – между виновато-мрачным и редкостно поганым.
После завтрака магу и кочевникам предстояло разъехаться в разные стороны.
Кинферу было грустно. Он не любил расставаний и томился неизвестностью.
Привычные к прощаниям и дорогам кочевники сохраняли благодушный настрой.
– Дриады, – эльф помотал головой, разгоняя ноющее в висках сожаление неведомо о чем. – Держали б в домах эту живность, раз так пекутся о ней. Медведей там всяких. Птахожоров.
– Они держат, – Ильдомейн хрустнул луковкой. – Но не медведей и не потому, что пекутся о них. Дриады говорят, что живность в дому отводит злых духов. У кого птица обитает, у кого ежик. У некоторых даже обезьянки болотные.
– Болотные? – Кинфер прищурился, вспоминая.
Вспомнил и замахал руками, привлекая внимание Дега. Тот оставил дочь и жену, подошел.
– Дег, – возбужденно зашептал эльф, – а у Салиэль какая обезьяна живет?
Мужчина поскреб щетину на подбородке.
– Да просто обезьяна. Какие они бывают? Мелкая, как младенец. Серая такая, мохнатая.
– Болотная. – Кинфер еще больше понизил голос. – Слушай, Дег, болотные обезьяны – больше хищники, чем всеядные животные. Понимаешь?
– Нет. А должен?
Ильдомейн тоже смотрел удивленно. Эльф хрустнул пальцами.
– У них острые клыки. И обезьяны очень сообразительные.
– И что?
– Салиэль аптекарь. Наверняка она может приготовить кучу всяких ядов.
– Как любой аптекарь, – осторожно подтврдил Дег.
Кинфер отвёл взгляд.
– Ты не думаешь, что она могла создать особый состав… Безвредный для обезьяны и смертельный для человека?
– Зачем? – моргнул Дег.
– Чтобы намазать клыки обезьяне и натравить ее на дите? – придушенным шепотом спросил Ильдомейн.
Дег содрогнулся. Кинфер глядел на него исподлобья. Эльфу было до смерти неловко, но озарение выглядело отвратительно похожим на правду.
Ильдомейн пожевал губу, покачался туда-сюда и деловито добавил:
– Ну ежели положить, что оно так, – кто ж мог предвидеть, что Вжина убежит? И как обезьяна могла узнать девчонку, портретик ей показывали, что ли? А целитель наш куда подевался?
Кинфер пожал плечами. Девочке не обязательно было убегать. Можно было подгадать и другой удобный случай. Вжина ведь не младенец, за ней не ходят неотлучно. Вокруг лес, а обезьяна, хоть и болотная, прекрасно лазает по деревьям. Других девочек в лагере нет, путать не с кем. Достаточно объяснить, что нужно укусить ребенка. Может обезьяна это понять? Кинфер был уверен, что может.
Вот куда подевался целитель – тот еще вопрос. Но наверняка и на него есть ответ!
Эльф молчал. Ильдомейн, видимо и без него пришедший к тем же выводам, колупал прелую листву носком сапога.
Дег долго смотрел на дочь, щурясь, потом обернулся к Кинферу.
– Не верю я в это. Не надо так о Салиэль. Она не могла.
Ильдомейн глядел, как Дег возвращается к жене и дочери.
– И впрямь блажь тебе взбрела какая-то, эльф.
– Наверное, – неохотно согласился Кинфер.
Развивать тему не хотелось.
В самом деле, мало ли, что ему придумалось. Сами разберутся. Все во всем разберутся сами: Дег и Салиэль, Дег и Айфа, Ильдомейн и его подопечные. А Кинфера ждут в Алонике. И без того задержался сверх меры.
Эльф облизал пальцы, неспешно поднялся, потянулся и закинул голову. Долго, до рези в глазах смотрел наверх, на бледно-голубое небо в редких рваных облачках. Потом прикрыл веки, вдохнул всей грудью сладковатый вкусный воздух.
Осень.
– Ну что, маг, возвращайся живым из той безумной Алоники, – услышал он голос Ильдомейна. – И да вразумит тебя Божиня, чтобы не шатался боле по таким опасным местам. Ты парень-то хороший, жаль будет, ежели сгинешь до срока.
Эльф открыл глаза, огляделся и вздохнул. Отчего-то грустно.
– Спасибо. И вам не хворать.
Ильдомейн преувеличенно бодро похлопал его по плечу.
– Быть может, свидимся еще?
– Быть может.
* * *
Дег и Кинфер махали друг другу до тех пор, пока деревья не скрыли из виду чалую лошадку и всадника.
Только потом Дег вскочил на телегу, устроился рядом с женой и дочкой.
Все было готово к отъезду: уложены последние пожитки, запряжены лошадки. Кочевники занимали привычные места в своих тележках и уже радостно гомонили, предвкушая золотистую меравийскую осень, вкусный хлеб с отрубями и семечками, густое вино из розового южного винограда.
