Девушка смотрит на гостью, всплескивает руками, радостно кричит что-то, развернувшись в глубь дома, а потом бежит навстречу по дорожке, чуть не сбивает с ног, и обнимает, и треплет за щеки, и кружит по двору, заливаясь радостным смехом:
– Уммушка, Умма приехала!
* * *
Магичку поселили в той самой комнате, которую в детстве они делили с сестрой. Ласса давно жила при муже, она покинула родной дом еще до отъезда Уммы. Комната почти не изменилась, только мебель еще больше рассохлась да половик совсем выцвел. И хатник Эннь больше не откликался на зов – все-таки совершил почти немыслимый для хатника поступок и, уговорив Умму отправиться в Школу, ушел в Даэли.
Встреча с родителями далась тяжело, хотя магичка старалась не подать виду. Оба заметно постарели, мать раздалась вширь, а отец, напротив, высох и сгорбился, оба обзавелись глубокими недовольными складками у рта, темными кругами под глазами и частой сединой в поредевших волосах. Оба держались с дочерью неловко, как с чужой, которую волей Божини приходится принимать и терпеть в своем доме.
Они ни о чем не расспрашивали, за столом не поднимали глаз и, кажется, едва выносили присутствие дочери. Лассу спровадили сразу после появления Уммы, что очень расстроило магичку. Не то чтобы они раньше были особо близки, но сестра хотя бы искренне обрадовалась ее приезду. А родителей он как будто пугал.
Умме так и хотелось закричать: «Вы же сами меня позвали, не я попросилась!», но резкие слова, как и в детстве, оставались несказанными, вязли на языке.
Умма и правда была здесь не ко двору с тех самых пор, как у нее обнаружился магический дар. А если совсем уже по-честному – дома к ней с раннего детства относились намного прохладней, чем к Лассе. Та, ласковая и послушная, была родительской любимицей, помощницей и светом в окошке – Умма, задумчивая и «косорукая», вызывала досаду и раздражение, ее старались не замечать и при первой возможности отсылали гостить к материной сестре.
Когда оказалось, что младшая дочь переняла от своей бабки магический дар – жизни ей вовсе не стало. В каждом взгляде, в каждом слове родителей она читала укор, и ей было действительно неловко, что она, такая безнадежная и неудачная, оказалась еще и «позорищем». Соседи тоже смотрели с опаской и косо, заговаривали неохотно, хотя Умма, в отличие от бабки, не причиняла никому неудобств своим даром. Быть может, если бы бабка не была такой шебутной или если бы был в деревне свой жрец, который рассказал, что говорится про магов в Преданиях, – все бы сложилось по-иному?
Когда хатник Эннь убедил магичку ехать в Школу, родители взбеленились, как будто их не обрадовало, что докука сама решила исчезнуть с глаз долой. Годы спустя девушка поняла, почему они так озлились: им невыносима была мысль, что «позорище» может найти себе место в жизни, а не прожить ее забитым, всеми порицаемым существом. Но того года, что она провела дома после пробуждения дара, Умме хватило, чтобы понять: так жить нельзя. И достало силы взбрыкнуть да уехать – не без поддержки Эння, который помог разжиться деньгами и дал множество толковых советов. Вооружившись тем и другим, слезно простившись с хатником, девочка-подлеток таки сумела добраться до Школы, не сгинув и не заплутав по пути. В первое время Умма писала письма домой, но все они остались без ответа.
Теперь, спустя семь лет после отъезда и год после окончания обучения, ей не очень-то хотелось вспоминать свою прошлую жизнь. Однако письмо от матери нашло ее само – вначале оно попало в Школу, а оттуда было переправлено в северный городок Хофор, где обосновалась магичка. В письме мать уверяла, что Умма должна «немедля навестить стариков-родителей» и что семья «очень хочет увидеть меньшую дочку», которая якобы «за все годы не потрудилась родным людям словечко черкнуть».
Прочитав письмо, магичка медленно, с чувством разорвала его на кусочки и выбросила в яму с перегноем. А через два дня собралась да и отправилась в путь.
– Это кто ж такой приехал!
Во двор потянулись любопытные соседи. Каждый задавал одни и те же вопросы, оглядывал девушку с интересом, замешанным на подозрительности, а после, узнав, что Умма взяла уклон в травоведение и живологию, принимался жаловаться на свои недуги, хворобу скота и овощи, никак не желающие переть в рост.
Магичка была даже рада этой деревенской бесцеремонности. Она дала возможность отвлечься от напряженной неловкости между ней и родителями.
И зачем звали? Ведь что-то им нужно!
Умма прихватила с собой в дорогу десяток пузырьков с настойками из тех, что всегда пригождаются: от колик в животе, от зубной боли, для заживления ран. Несколько склянок она раздала соседям, и вскоре во дворе образовалось столпотворение: у всех жителей деревни обнаружилась нужда в целебных составах, не на сегодня, так впрок. Магичка охотно раздавала и склянки, и советы: какую травку заварить себе, чем выходить недужную скотину, как извести вездесущий пырей и как удачно подгадать вязку коз…
От былой подозрительности соседей не осталось и следа – напротив, приезд Уммы был встречен с большим воодушевлением: самый настоящий обученный маг появился в забытой Божиней деревне да помогает всем забесплатно! И не кто-нибудь, а наша, своя, ишь какая выросла умница да красавица! Подумать только, и это ее мы лозиной гоняли от своего малинника! Умма тоже помнила про лозины и малинники, но зла не держала. Уже не ребенок, в самом-то деле. Да и кто поможет этим людям, если не она?
Магичка видела, что родители исподволь наблюдают за ней и за соседями. Сначала колыхалась занавесь на окне, потом мать выглядывала из-за двери. Затем оба принялись ходить туда-сюда по двору, всякий раз проходя неподалеку от Уммы. Девушка уселась на бревнышке на том самом месте, где прежде стояла ее любимая лавочка. Мать все старалась подобраться поближе, отец пришел набирать воду из колодца, сказав, что нужно напоить ослика. Он так медленно крутил ворот и так придирчиво изучал содержимое ведра, что Умме даже стало смешно.
К вечеру, когда соседи разошлись, отец тоже ушел в дом, а мать выскочила со двора и рысью потрусила дальше по улице.
Умма поднялась со своего бревнышка, потянулась, прошлась туда-сюда. Привычно сделала глубокий вдох и расстроилась, что воздух не пахнет петуниями.
И зачем она приехала? Не для того же ее позвали, чтоб соседям помогать. И не потому, что одумались и соскучились, теперь это ясно.
Эх, был бы здесь Эннь – он бы все рассказал. Но хатник ушел, выполнив данное неугомонной бабке-магичке обещание «позаботиться о том, кто унаследует дар, отправив его в Школу или к бдыщевой матери под хвост, лишь бы подальше от этого гиблого места», и спрашивать было некого.
Мать до позднего вечера не вернулась, отец избегал магички, и в конце концов она просто отправилась спать – голодная, ничего не понимающая и твердо решившая назавтра уехать обратно в Хофор.
* * *
Как у многих магов, у Уммы было прохладное отношение к детям. Малыши пугали ее шумностью, суетностью и неопрятностью, чужих она сторонилась, своих заводить не хотела. Злоязыкий Шадек даже уверял, что Кинфер и Умма сошлись лишь потому, что у эльфов с человеческими женщинами не появляются дети.
