– А если и так? Я заработала больше, чем ты, за одну ночь!
Коридор повернул, но не в глубь дома, а наоборот, в сторону сада.
– Нужно выбить окно! – теперь Гирх не таился, а воскликнул в голос.
Поздно. Прижавшись лбом к стеклу, Каллах видел только темную муть, что клубилась, насколько хватало глаз. Месяц – единственное светлое пятно – проглядывал сквозь мглу, точно нарисованный.
Их сомнения разрешил перезвон: что бы то ни было, оно приближалось, а вместе с ним становился громче шепот.
– Любезный! Всего-то шетит на лепешку! Помоги голодному!
Поворот, поворот, поворот. По всему выходило, что они вернулись туда, откуда начали, но Каллах перестал удивляться. Справа тянулся бесконечный ряд окон, слева – бесконечный ряд дверей. Теперь еще и лестница… вверх? Какая разница! Будь коридор настоящим – он должен извиваться в пустоте над улицей, не все ли равно, куда их поведут: вверх или прямо в царство теней?
Каллах остановился, услышав шум – как будто Гирх запнулся о ступеньку, но, когда оглянулся, Остряка нигде не было. Стражник вновь бежал, теперь уже не зная, куда. Голова кружилась, и на него вдруг накатил мертвецкий холод. Каллах оступился и вновь поднялся, силясь вспомнить, в каком направлении он несся.
А потом вдруг обе стены надвинулись, скрестились над головой, и перезвон стал далеким-далеким… Последним Каллах услышал собственное дыхание.
Он очнулся оттого, что прикусил язык. Вкус крови заполнил рот, и Каллах тяжело сглотнул. Запястья и лодыжки горели. Должно быть, ему связали руки и ноги, а потом растянули на жестком деревянном ложе. Вот и все, что он мог понять.
Слабый, сладковатый аромат цветов сгустился до тошнотворной вони, Каллах против воли закашлялся, но тут же умолк, услышав знакомый перезвон.
Она была рядом: в скромной одежде служанки, иссохшая, точно древняя мумия, но определенно живая. Как будто не замечая привязанного к столу мужчины, старуха двигалась, то воздевая руки, то шагая в сторону, то очерчивая иссушенной ладонью круг. На тесемках под запястьями старухи болтались серебряные бубенцы.
– Крепкие, крепкие лодки, – шептала она, и колокольцы вторили ей, звеня в такт колыбельной.
Боги, что за бесовщина! Неужто и это лишь насланный колдунами морок?
Но здесь не было колдунов, за которыми охотился хлыст. Лишь дюжина изможденных людей, они двигались, шептали, очерчивали вокруг стола странные па. На мгновение Каллаху показалось, что он узнает в их движениях знаки, что во всем проглядывает гармония: в странных жестах, перезвоне, в удушающем запахе цветов… на мгновение он ужаснулся, как мог искать простых смертных: это было больше знаков, больше мира. Любые чары рядом с ним – плевок в море!
Наслаждение стало столь пронзительно, что стражник закричал.
И тогда старуха положила ему на лоб руку, ее пальцы оказались холодны, как воды в верховьях великой реки.
– Тихо, тихо, милый. Папа вернется и привезет много разных диковинок. Ты станешь вестником, когда вырастешь, уж он-то позаботится!
В предсмертном бреду ему чудилось, будто он вновь познал бездну, холодное сияние и чужие созвездия, похожие на языки пламени. «Вернется… вестником…» – звучали, звенели, гудели колокольцы. То были очень странные слова. И очень, очень древние.
Часть вторая. Город царей
7
Леса в окрестностях Мерайи, 19-е месяца Пауни
Стрекот насекомых лишь подчеркивал сонную тишину залитой солнцем опушки. Джен прикинул, как далеко от Джамайи они ушли, но быстро понял, что ему это не под силу. К тому же они свернули с ведущего в столицу Золотого тракта, а старик выбирал такие тропы, что оставалось гадать, куда их занесло.
Парень точно знал: он оставил дом семь дней назад.
Старый воин вывез его из города, вымазанного в краске и одетого, как чернокожий слуга-островитянин. Юноша удивился бы, как просто оказалось миновать ворота, да только в те часы он едва ли был способен удивляться. Несколько дней «стражник» так спешил, что предпочел ехать по дороге. Они ночевали на переполненных почтовых станциях, где в пыльной темноте устало вздыхали лошади, волы и мулы. Они останавливались в самых дешевых чайных домах, где вповалку спали погонщики скота, крестьяне и наемники. Да и то появлялись там после заката, когда свет масляных плошек больше скрывал, чем освещал их лица. Стоило первым караванам тронуться в путь – и они вновь оказывались на тракте, день за днем глотая белую, каменистую пыль дороги.
Лишь вчера воин решился и сошел с большака. Джен, помалкивавший в последние дни – и от усталости, и просто от нежелания вести беседы, – в кои веки спросил:
– Ведь все наоборот делают, да? Сперва петляют по бездорожью, а потом, запутав следы, спешат по прямой.
Воин бросил на него короткий взгляд.
– Обычно беглецам не угрожает колдовская слежка, – ответил он. Помолчав немного, он пояснил: – Первым делом нужно, чтобы нас не достали колдуны. Теперь мы далеко, можно опасаться всего лишь погони.
– Спасибо, что объяснил, – кивнул Джен.
Он так и не нашел, что еще сказать. Да и нужно ли?
Сейчас воин отсутствовал: ушел не то за водой, не то за хворостом… «За водой, – вспомнил Джен. – Кажется, хотел наполнить бурдюки перед новым переходом».
Несмотря на ранний час, солнце пекло нещадно, только слабый ветерок спасал от жары. В нахлынувшей на него апатии парень порой думал: а нужно ли вообще идти? Быть может, проще остаться на месте и дождаться, пока его не выследят люди хлыста?
– Ну что, так и будем сидеть?
От звука голоса Джен вздрогнул. Его спутник бросил на землю подстреленную птицу, охапку хвороста и начал шумно рыться в сумках, упаковывая в чехол лук.
– Может, хоть поинтересуешься, как меня зовут? Или куда я тебя везу?
«Зачем?» – хотелось спросить юноше, но вслух он сказал:
– Хорошо. Как тебя зовут?
– Декху́л, – старик тяжело вздохнул, потянул ус и кивнул на хворост. – Давай-давай, пошевеливайся. Сперва хорошенько поедим. Может, за нами и гонятся, но ушли мы далеко, а тебя пора привести в чувство.
Джен послушно занялся вчерашними углями. Под его руками начал разгораться костерок, когда воин спросил:
– Ты догадался, что я никакой не стражник?
Джен помедлил, прежде чем ответить, но потом кивнул. Он понимал, что спросить нужно многое… а говорить не хотелось ни о чем. Боги, неужто нельзя просто оставить его в покое? Хоть на несколько дней?
Не дождавшись ответа, воин вздохнул опять. Так, в молчании, они и сидели, пока Джен ощипывал птицу, а потом потрошил. Когда мясо стало подрумяниваться с боков, воин не выдержал:
– Ну хорошо, не хочешь говорить и ладно. Но тебе придется выслушать, что я скажу! – добившись от юноши взгляда, он продолжил: – Перво-наперво, я солдат. По молодости служил в войске Азаса, но то было давно, а сейчас… сейчас я тоже служу. Только не Царю Царей, да продлятся его годы, а достойному Йесо́ду. Ты-то, парень, из глуши, для тебя это все равно что гиена тявкает… – Старик замялся на мгновение. – Довольно сказать, что достойный Йесод брат самому князю Мизраху. Знаешь, кто такой князь Мизрах, а?
