Опять деньги. Сто фунтов платины – это почти шестьдесят фунтов золота по имперскому курсу. На этой планете золото ценится дороже платины. Хорошие деньги за никчемного деревянного истукана. Впрочем, не столько никчемного, сколько вредоносного. Подходящий идол в руках противника – отличное знамя. Ба, а не та ли это статуя, что повадилась рыдать кровавыми слезами, стоило Барини начать секуляризацию церковных земель? Ну да, она самая. Неужто уцелела?
– Отложи. Я подумаю. Дальше.
– Гильдия хлопочет о неназначении вывозной пошлины на товары, отправляемые из Унгана морским путем.
Ого! Уже и морским? Ай да фьер Буссор! И в самом деле увлек толстосумов прожектами морской торговли!
Укол совести не отразился на густом и ровном голосе князя:
– Согласен, но сроком на пять лет, не более. Заготовь эдикт. Дальше.
Секретарь развернул на пюпитре сразу два свитка.
– Тяжба, господин. Фьер Маркуб, барон Гукауский, и фьер Шарам, виконт Брахитский, оба жалуются вашей светлости на нестерпимые обиды, причиненные противной стороной. Каждый обвиняет другого в неисполнении мудрых повелений вашей светлости и шпионаже в пользу Империи. Оба просят суда. – На этом месте тон секретаря стал менее официальным. – Там давняя вражда… Есть слухи, что граф и виконт собирают дружины, того и гляди начнут жечь друг у друга поместья.
– Я им пожгу! – фыркнул Барини. – Из-за чего возник спор? Из-за земли, конечно?
– Вы, как всегда, правы, господин. Спор из-за деревеньки Малки… это из новых… беглецы там осели, марайцы… согласно милостивому разрешению вашей светлости. Пашут, сеют, живут кое-как…
– А-а, помню. Это за Змеиным урочищем. И что?
Секретарь принял скорбный вид страдальца от зубной боли.
– Земля там непонятно чья, ваша светлость. Когда-то она принадлежала роду Гамба, но где тот род? Выходит, ничейная земля. Вот фьер Маркуб и фьер Шарам и кричат: нет, мол, земли без господина. И каждый старается прибрать ее себе, да другой мешает.
– Правильно, – кивнул Барини, – нет земли без господина. И господином буду я. Отписать эту землю в казну вместе с деревенькой. Таков будет мой суд. А если Маркуб и Шарам не утихомирятся – милости просим в Марбакау на честный поединок один на один, равным оружием. Народу понравится. Да и я погляжу.
Секретарь послушно улыбнулся, скатывая обе кляузы в одну трубочку. Никаких пометок на бумагах он не делал – память у него была отменная, секретарская.
– Дальше.
– Ученая коллегия почтительнейше просит вашу светлость почтить присутствием экзамены на второй классный чин, каковые начнутся завтра в полдень.
– Приду. Не забудьте напомнить мне.
Князь дернул толстой щекой. С введенными им экзаменами на классные чины и государственные должности вечно было что-то не так, и вовсе не потому, что назначенные в коллегию люди с кое-каким образованием были поголовно олухи и лизоблюды. Вовсе нет! Среди них преобладали довольно светлые головы, но все они были набиты средневековыми предрассудками если не доверху, то наполовину. Приходилось контролировать их, лично присутствуя на экзаменах, удивляя экзаменуемых и экзаменароров неожиданными вопросами и решениями, в результате чего на ту или иную должность нет-нет да и попадал дельный человек, даром что безродный. В последнее время ученые мужи не то чтобы избавились от мусора в головах, но стали догадываться, чего хочет князь, и брака в работе коллегии стало меньше. Тем не менее Барини не собирался ослаблять контроль.
Знали бы эти светлые по местным меркам головы, что князь озабочен лишь заменой в них одного средневекового мусора другим!
– Продолжайте. Что там еще?
– Приговор городского суда, ваша светлость. Прислан на утверждение. Дело о вредных разговорах, имеющих целью подготовку к мятежу против вашей светлости. Мастер-оружейник Киммом полностью изобличен в содеянном. Приговор суда: казнь через повешение.
– И что?
– Суд просит вашу светлость о снисхождении к доносчику…
– Стой, – прервал Барини. – Почему доносчику? Доносчик – он Киммому кто? Родственнник?
– Приемный сын, ваша светлость.
– Наплевать, что приемный, а не родной. И он донес на отца?
– Отец от него давно отказался, ваша светлость… Из дому выгнал…
Все стало понятно. Сынок решил посчитаться с папашей, а там, глядишь, прибрать к рукам отцовское имущество, какое не описали и не растащили судейские, и зажить припеваючи. С делом такого рода Барини сталкивался не впервые. Порой хотелось взвыть – очень уж медленно внедрялись в умы подданных конфуцианские добродетели. Учение Гамы привлекало людей в теории, а как доходило до практики, верх всегда брала привычка. И чесало должностное лицо косный свой должностной затылок, недоумевая: не поощрять доносчиков – это как же? Это что же такое власть сама над собой делает, а? Не устоять такой власти, нипочем не устоять!
Дурни. Не хотят видеть, кто доносит и на кого. А есть разница!
– Пиши, – заговорил князь. – Вину с Киммома снять. Освободить. Вернуть имущество, какое отобрали. Мало ли, кто что болтает! А хоть бы и была на нем вина – сыну-доносчику веры нет. Сынишку прыткого – обезглавить на площади с объявлением его вины. Голову на шест – подданным в назидание. Записал? Дашь потом на подпись.
Князь отпил из чашки глоточек бульона. Нарочито маленький глоточек – по давней привычке, продиктованной желанием и необходимостью оставаться в живых как можно дольше. Вкус показался необычным – так, чуть-чуть, самую малость. Князь сплюнул прямо в ванну.
– Поди-ка сюда, друг любезный.
Секретарь приблизился – сама готовность услужить, и услужить мгновенно, поймав даже не слово – движение брови или мизинца повелителя.
– Пей. – Кивок указал на чашку тонкого фарфора.
Секретарь побледнел. Заметно дрожащая рука его медленно потянулась к чашке, а на растерянном лице проступило: «Нет! Это не всерьез! Это шутка!» – очень знакомая попытка самообмана, распространенная среди малодушных, обреченных гибели.
– Ну что же ты? У тебя нет аппетита?
Аппетита у секретаря сегодня точно не было. Но храбрость нашлась – внезапная храбрость висельника, храбрость длиной в одну-единственную вспышку.
Секретарь схватил чашку и торопливо осушил ее до половины.
До дна – не успел.
Пошатнулся. Уронил чашку, разбрызгав по габасскому мрамору осколки фарфора и яд. Закатил глаза, захрипел…
Упал, подергался немного и затих.
Чертыхаясь, Барини полез вон из ванны.
Глава 4
Не успел еще кончиться сонный послеобеденный час, когда разморенные зноем горожане переваривают пищу где-нибудь в холодке, как следствие продвинулось весьма основательно. Подмешанный в бульон яд, по авторитетному мнению сведущего в алхимии Вияра, был растительного происхождения, вероятно, сок корня упокой-травы. (Цианиды и алкалоиды, отметил про себя Барини.) Лакеи и повар были допрошены начальником тайной стражи и, по его мнению, не были причастны к покушению. Имел ли возможность секретарь незаметно влить яд в бульон? Видимо, имел. Повар и поваренок показали: заходил на кухню. Технология покушения прояснилась.
