– Передайте на третью батарею: пусть стреляют по холму, – не оборачиваясь, командует Барини, зная, что его приказ будет тотчас передан. Надо ослабить обстрел имперской кавалерии, не то она, смешавшись, оттечет за холмы, в то время как надо побудить ее к прямо противоположному…
Излетная арбалетная стрела застревает в древке княжеского штандарта. Это чистое баловство – на такой дистанции в князя не попасть. Но полки несут потери. То здесь, то там падает аркебузир или пикинер, и, покидая строй, вопят раненные в мякоть… А это что? Несколько секунд держится случайная пауза в канонаде, и слух Барини улавливает похабную песенку про дочку мельника. Солдаты поют, вот как! Они храбрятся, им плевать на железные стрелы. Скабрезные слова сливаются в хор, и любому новобранцу ясно, что он не один в поле, он вообще не человек, а часть гигантского мощного организма. И кажется ему, что его не убьют, пока стоит строй.
На той стороне тоже, наверное, поют – интересно, что? Религиозные гимны? Ой, вряд ли. Скорее всего – такую же похабщину. Священники давно улетучились с поля, а командиры махнули рукой: валяй, ребята! Сегодня особый день, сегодня все можно! И сами подпевают.
Грохот. Шарах – десятью ядрами разом. Третья батарея бьет на прежнем прицеле. Стелется пороховой дым, охлаждаемые водой и уксусом стволы бомбард шипят, окутываясь клубами пара. Кислая вонь. А что же имперская конница – забыли о ней, что ли? Нет, видно, как опрокидывается лошадь, падает знамя… По коннице бьют всего две батареи, притом самые слабые, это не истребление, это игра на нервах… Пошли?..
Пошли!
Как и ожидал Барини, первыми не выдержали рыцари ордена. Черно-белая масса кавалерии зашевелилась и потекла из распадка, вытягиваясь подобно выползающему из норки червю, а правее центрального холма из такого же распадка почти сразу же потекла пестрая масса дворянской конницы – потекла, тучей расползаясь по фронту, не обращая внимания на своих арбалетчиков, часть которых будет сейчас стоптана, и, наращивая скорость, полилась на унганские полки.
* * *
Позднее командир передового полка имперской кавалерии клялся святым Акамой, что не отдавал приказа об атаке, а всего лишь хотел передвинуть свой полк чуточку ближе к противнику, дабы хоть на время вывести его из-под обстрела, – а потом уже не мог совладать с накатывающейся на него сзади массой неправильно понявших его всадников. Что до магистра ордена, то с него были взятки гладки, потому что мертвые мало разговорчивы, и неважно – попали ли они под картечь, получили пулю или остались на унганских пиках.
Глагр забыл о больном колене. Случилось то, чего он опасался больше всего и что был бессилен предотвратить. Он лишь разослал всех, кто был под рукой, с категорическим приказом остальным полкам: стоять на месте! ни шагу вперед, ни шагу назад! – и бессильно наблюдал, как бомбарды проклятого еретика осыпают конницу картечью, как в дело вступают ряды унганских аркебузиров, до сих пор удивляющих маршала скоростью и меткостью стрельбы, как перед сильно поредевшей кавалерией, скачущей на врага уже не единой массой, а отдельными кучками, в последний момент вырастает лес пик… и вот уже откатываются в панике жалкие остатки имперской конницы. В тыл болванов! Перегруппироваться, привести себя в порядок и ждать приказа, олухи!
Отлично зная историю войн, Глагр знал и то, сколько сражений было проиграно из-за нелепых случайностей, в число коих, разумеется, входит и несвоевременная инициатива подчиненных!
А спрос всегда с главнокомандующего. Почему не держал людей в узде? И это после того, как на командные должности неутомимо лезет титулованная знать с длиннейшими родословными и без каких-либо полководческих способностей! Все тащат наверх своих – родственники императора, его жена, его приближенные, его фаворитки, его собутыльники… Император подписывает назначения, и важные посты занимают кичливые ничтожества и воры. Многие храбры, но без мозгов. Кто-то ищет славы, кто-то добычи, кто-то того и другого. Не всякого расстреляешь перед строем за неисполнение приказа. Подлец Барини, надо думать, не знает и сотой доли этих проблем…
Глагр страдал. С пятнадцати лет он занимался только войной, начав службу рядовым в легкоконном полку, но нельзя было сказать, что все это время он видел одно и то же. При Гугуне Великом были иные порядки. Имперская армия била тогда всех – кочевников, непокорных вассалов, рыцарей ордена и уж нечего говорить о крестьянских толпах, предводительствуемых каким-либо нищим дворянином. При Гугуне никто не смел пикнуть. Гугун не стеснялся казнить герцогов. Гугун отыскивал и выдвигал способных людей любого звания. За то и претерпел в конце концов лютую казнь.
А теперь Барини имеет такую армию, какую не худо бы иметь Империи…
– Не следовало ли вам, господин маршал, поддержать атаку нашей кавалерии общим наступлением? – несколько обиженным тоном проговорил император, сильнее обычного оттопыривая губу. Самолюбие монарха очевидным образом страдало.
Глагр отметил, что император сказал «вам», а не «нам». Изнеженный юнец ясно давал понять, кому будет приписана вина за поражение.
– Ни в коем случае, ваше величество… Барини только и ждет этого. На равнине он сильнее нас.
– Так что же вы намерены делать?
– Ждать, ваше величество, ждать. Обстрел не может продолжаться вечно. Рано или поздно противник атакует нас, и вот тогда-то скажутся все преимущества нашей позиции…
– А вы не боитесь, что эту великолепную позицию скоро некому будет защищать? – презрительно спросил монарх.
– Скорее я боюсь, что противник отступит, не решившись начать атаку, – совершенно серьезно ответствовал маршал. – Наши потери болезненны, но вполне терпимы. На равнине Барини непобедим, но здесь… – Старческой, чуть дрожащей рукой он обвел линию холмов. – Здесь мы можем обороняться и даже выиграть битву, если будет на то воля святого Акамы…
Он не верил тому, что говорил. Победа? Ее не достичь – разве что Барини сгоряча наделает глупостей. Что вряд ли. С этим противником не разделаться одним ударом. Ни император, ни канцлер не понимают, что унганскую армию надо сначала измотать и обескровить, а на это требуется время. Исход войны будет решен умелым маневрированием и целой чередой сражений – иначе это будет совсем не тот исход, на который надеется его величество. Барини идет ва-банк, у него просто нет иного выхода. Но зачем же подражать ему? Одно потерянное сражение еще не фатально для Империи…
Не то что для Барини.
– Опять они бьют по нашей пехоте, – с неудовольствием сказал император.
Маршал был настолько неучтив, что не ответил.
* * *
Немало арбалетчиков осталось лежать втоптанными в грязь своей же конницей, и те, кому повезло, посчитали за лучшее самовольно оттянуться назад. В опасной близости от них падали железные ядра унганских бомбард, то бесполезно взрывая землю, то с сочным звуком проламывая коридоры в плотном строю имперской пехоты. Рядом то и дело слышались крики испуга, ярости и боли, и все же стоять в общем строю казалось безопаснее… Маршал не повторил приказ выдвинуться вперед для обстрела – вероятно, не видел в этом насущной необходимости и чувствовал настрой людей.
