— Ты чего, Ерема? — участливо спросил Непрухин. — Может, уложить тебя? Баиньки, а, Ерема?
Австралиец не реагировал.
— Слышь, Игорь, — неожиданно прогудел Ломаев, комкая в кулаке бороду, что служило у него явным признаком серьезной работы мысли. — Слышь, говорю! Твоя рация в нормальном вещательном дипа… диапазоне работает?
— Может. А что?
— Включай. Давай подпортим сукам праздник. Бумага, карандаш есть? Пиши.
Непрухин потянулся за карандашом и, своевременно ухватившись за стол, избежал опасного крена.
— Чего писать-то?
— Независимость объявим. Ты против?
— Я?
— Ты.
— Я — за.
— И я — за. Консенсус. Пиши документ и приложи их, сук, как следует.
— Манифест или воззвание?
— А не все равно? — прогудел Ломаев и некстати икнул. — Сам сообрази. И изобрази. Ты у нас — ик! — стилист.
Писать документ пришлось дважды — в первый раз листок бумаги улетел под стол, что не сразу заметили. Зато второй раз дело пошло успешнее, поскольку каракули на фанерной столешнице послужили черновиком. Не без труда отстранив нетерпеливого Ломаева, Непрухин поднес листок к глазам и, старательно вглядываясь в неразборчивые письмена, зачитал текст вслух:
— Всем, всем, всем!!! Внимание! Говорит Свободная Антарктида! Говорит Свободная Антарктида! Слушайте сообщение информационного агентства «Антарктида онлайн»! Работают все радиостанции Новорусской и окрестностей! От имени и по поручению народа Антарктиды, а также всех ее живых существ, включая пингвинов и примкнувших к ним утконосов, сим манифестом объявляется о создании независимой, суверенной и неприсоединившейся Антарктической республики с юрисдикцией, распространяющейся на весь материк, шельфовые ледники и прилегающие острова, исторически принадлежащие Антарктиде, а также территориальные воды и двухсотмильную экономическую зону. Считая самоопределение неотъемлемым правом каждого народа, мы, антаркты, заявляем о своей твердой решимости защищать независимость нашей страны от агрессии любой другой державы всеми доступными нам средствами, включая вооруженное сопротивление. Будучи, однако, народом традиционно миролюбивым, мы приглашаем все страны и народы мира к честному и взаимовыгодному сотрудничеству на благо всеобщего прогресса и процветания. Да здравствует Антарктическая республика! Дано на станции Новорусская двадцать шестого февраля сего года. От имени народа Антарктиды: Ломаев, Непрухин, Шеклтон, Макинтош. Ну как?
— Про утконосов выброси, — посоветовал Ломаев, силясь удержаться на табурете. — А вообще — ик! — неплохо. Теперь наговори то же самое на пленку по-русски и по-английски. Пленку — в кольцо. Транслировать без конца.
— Без конца? — шало улыбаясь, спросил Непрухин.
Ломаев думал, шевеля ушами.
— Ну, пока дизеля стучат.
— Угу. Да, вот еще: «онлайн» как писать — кириллицей или латиницей?
— А ты как — ик! — написал?
— Сейчас посмотрю. — Непрухин поднес бумажку к самым глазам. — Ничего не вижу… Не, вроде латиница. А как надо?
— Как есть, так и оставь — ик! Для бумаги. И для политкорректности. — Ломаев указал на австралийцев. — А вслух ты это тоже будешь произносить кириллицей или — ик! — латиницей?
Непрухин задвигал бровями — думал.
— О! — просиял он наконец. — Точно! Вслух — без разницы. Ну, ты голова!..
Спустя примерно полчаса нетрезвый русский голос объявил на весь мир о рождении нового государства Свободная Антарктида. Любой утконос, услыхав такое, несомненно, закрякал бы от изумления во весь голос. К сожалению, эндемичные австралийские яйцекладущие так ничего и не узнали о возмутительном сообщении, непрерывно транслировавшемся на коротких волнах в течение восьми с половиной часов.
Зато о нем узнали люди.
Глава пятая
Ой, где был я вчера…
Начальник Новорусской Аркадий Степанович Типунов почти всегда просыпался за минуту до звонка будильника. Исключение составляли экстраординарные случаи. Например, в прошлом году, провалившись в полынью на припае и схватив жестокую ангину с температурой под сорок, он проспал двое суток подряд и выздоровел. Одиннадцать лет назад на станции Восток, тогда еще исправно действующей и даже процветающей, прямо в лоб ему отлетел обломок кувалды, лопнувшей на морозе от несильного удара, как стекло. Понятно, что, пока Типунов лежал без сознания, его биологические часы бездействовали. Да и во время акклиматизации на Востоке, если говорить честно, они врали нещадно. Были в жизни и другие случаи того же сорта. Ничего не поделаешь: биологические часы не снабжены противоударным балансом и на всякую встряску организма реагируют сбоем. Дешевые часы, штамповка…
Будильник пищал. Очень недовольный собой, Типунов заткнул шлепком ладони назойливый механизм, пробормотал под нос ругательство без конкретного адреса, мужественно потянулся и уже готов был вскочить, отбросив одеяло, чтобы проделать комплекс утренней гимнастики, как вдруг припомнил вчерашние события и задумался. Восстать от сна было можно и, пожалуй, необходимо. Но чем заняться, Типунов решительно не знал. Было только ощущение, что забот полон рот, — но каких?
Прежде он не задумывался об этом, ориентируясь на ходу. Вроде получалось. Рутина — она и в Антарктиде рутина, особенно после ухода последнего судна. Обеспечивай работу научных групп, не забывай об организации быта и поддержании благоприятного микроклимата в коллективе, поощряй отличившихся, наказывай разгильдяев и, главное, всеми средствами своди к минимуму вероятность ЧП, ибо здесь, как и везде, пригодность начальника оценивается вышестоящим руководством на пятерку как раз по отсутствию неожиданных неприятностей.
Но что значат неприятности местного значения по сравнению с дурной шуткой, которую выкинул континент?! Вчера Типунов сломал голову, пытаясь понять, КАК он это сделал, причем вместо КАК то и дело возникал глупый и безответный вопрос ЗАЧЕМ. Сегодня Типунова мучил совсем иной вопрос: что в новых условиях должен делать он, начальник станции Новорусская?
Прежде всего — не поддаваться панике. Это мы знаем, это мы проходили, это нам как дважды два. Пресекать расхлябанность подчиненных — вне всякого сомнения. Пусть каждый занимается своим делом по старому плану, пока не составлен новый, а тех научников, чья работа связана не с Антарктидой собственно, а вообще с высокими широтами, надо найти, чем занять. Это первое. Запретить всем без исключения удаляться от поселка дальше расстояния прямой видимости, особенно к краю барьера. Это второе. Никаких полетов в туман — это третье. Провести двумя вездеходами ближнюю разведку, хотя бы до седьмого километра — это четвертое. Но осторожно! Может статься, что после «посадки» континента на новое место лед рассекло такими трещинами, что холодный склад на седьмом километре безнадежно отрезало. Если нет — попробовать пробиться к оазису Грирсона, где на будущий сезон намечали поставить новую станцию, оставив Новорусскую лишь как перевалочный пункт. Сдерживать или нет ожидаемую инициативу геологов, метеорологов, биологов и прочей научной братии, рвущейся немедленно собрать бесспорно уникальный научный материал, каждый по своей части?.. Гм… Там посмотрим. Но ждать указаний руководства — это, безусловно, пятое и главное!
