Надо же такое выдумать — объявить суверенитет!
— Ну, — хмуро сказал Ерепеев, — что делать будем?
Никто не знал, что вопрос был риторическим. И.о. начальника станции уже знал, что он будет делать. Обоих виновников, Ломаева и Непрухина, изолировать на камбузе. Пускай картошечку почистят и поразмышляют о жизни и о себе, им полезно. Далее: как только восстановится связь, объяснить начальству недоразумение, списав его, понятное дело, не на пьянку, а на психическое расстройство двух полярников, приключившееся вследствие необъясненных пока наукой физических эффектов, связанных с перескоком материка. Не худо бы затребовать с Большой земли медицинскую бригаду. С больных взятки гладки, и с их начальства тоже.
Единственный способ спустить все на тормозах. Правда, скандал велик, тормоза получатся жесткие, но иных все равно нет. Вообще-то двух придурков даже жаль — не видать им больше Антарктиды, — однако никто, кроме них самих, в этом не виноват. Никто. На этом пункте надо стоять твердо.
Ерепеев с сожалением подавил соблазн состроить на весь свет рожу кирпичом, изобразив, будто ему вообще ничего не известно, и объявить случившееся безобразие выходкой неведомых радиохулиганов. Жаль, но ничего не выйдет. Учинят следствие и очень быстро докопаются. Всем коллегам рты не заткнешь. А кроме того, передатчик, скотина, сгорел далеко не сразу, успев прежде проработать несколько часов, и его точное местоположение наверняка было определено — хотя бы из космоса. Сволочи американцы набросали на орбиты уйму всякого железа…
— А может, и ничего, а? — робко промямлил начальник аэрометеоотряда Пятко и, между прочим, непосредственный шеф Ломаева. — Может, и обойдется? Связи-то пока нет. Может, они там уже все поняли…
В холле разом закряхтели и задвигались. Видно было, что эта мысль пришлась многим по душе.
— Что поняли? — прищурившись, спросил Ерепеев.
— Ну… что все это дурацкий розыгрыш. По-моему, должны они понять, не глупые…
— А кто это «они»? Уточни, будь добр.
— Ну… в ААНИИ. И выше…
— Насколько выше?
— Ну…
— Баранки гну! — рявкнул Ерепеев. — Ты бы понял? Нет, не здесь, а находясь черт знает где отсюда? Что да? Понял бы? Ты-то, может, и да, потому что кто ты есть? Никто. Какой с тебя спрос? Ты только за свой отряд отвечаешь, а если на тебе лежит ответственность куда как повыше, а? Ты не слышал, что в эфире делается? Послушай вон приемник. Нас уже узурпаторами называют. Чилийцы с аргентинцами заявили протест…
— А при чем тут Чили и Аргентина? — спросил кто-то.
— Ты что, неграмотный? — напустился на него Ерепеев. — Здрасте-приехали! Они договор о статусе Антарктиды не подписывали и не собираются. И именно потому, что считают Антарктиду своей исконной территорией, понятно? Они, между прочим, давно поделили ее — половина вам, половина нам… Тут каша мирового значения! Из-за двух идиотов! Мало того, что эти два голубчика ославились на весь мир, так еще и передатчик сожгли!..
Пятко с гадливой гримасой вбил в пепельницу окурок. Будто клопа казнил.
Ломаев молчал, уронив подбородок на могучий кулак, глядя исподлобья, и был похож на помесь роденовского мыслителя с насупленным неандертальцем.
— А рации на вездеходах и самолетах? — подал голос кто-то.
— Слабые! С ближайшими станциями на континенте мы еще кое-как можем связаться, а с Большой землей — вот! — Ерепеев откровенно отбил на локте это «вот». — Через спутник — тоже пока никак. Уже пробовали. Так что же, просить соседей, чтобы передали наше опровержение? Не знаю кому как, а мне «испорченный телефон» не нужен. Да и стыдно. Лучше уж подождать полчаса — и самим…
— А с Новолазаревской? — настаивал тот же голос.
— С Новолазаревской связи нет, а с Беллинсгаузеном и подавно, — отрезал Ерепеев. — Есть связь с Мирным, но неустойчивая. Магнитная буря, наверное.
Сейчас он нагло врал в глаза своим товарищам — со станцией Новолазаревская, резиденцией начальника всей российской антарктической экспедиции Михаила Михайловича Троеглазова, связь была, хотя и верно — неустойчивая. Немногие знающие об этом помалкивали, понимая, что и.о. начальника Новорусской просто-напросто оттягивает момент неизбежного тягостного объяснения. Ну что же, ждать починки единственного мощного передатчика — тоже занятие…
Минут через десять вялой дискуссии с Ерепеевым согласились все. Затем кто-то предложил дать слово Ломаеву.
— Это еще для чего? — долетел из угла чей-то дискант.
— А пусть скажет нам, что он сам думает обо всем этом…
Ломаев оторвал подбородок от кулака. Роденовский мыслитель сгинул — остался страдающий мигренью неандерталец.
— Здесь что, товарищеский суд? — сипло осведомился троглодит, встопорщив бороду, и нехорошо осклабился.
На него заорали — вразнобой, зато от души:
— А хоть бы и товарищеский… Мы тебе что, уже не товарищи? Брезгуешь, гад?
— Из-за тебя, урода, все, из-за тебя!
— Шутки ему!.. Кому шуточки, а всем без премии оставаться?
— Да если бы только без премии! Мелко берешь. Теперь у всех нас, считай, волчий паспорт…
— Тихо! Пусть скажет…
— Всех подставил, гнида!…
— У меня четвертая зимовка, а теперь что — весь послужной список псу под хвост? Искать работу на Большой земле? Кем? Сторожем? Кому я нужен?
— У меня, между прочим, зимовка тоже не первая…
— Да тише вы!
— Что тут «тише»?! Морду ему набить, а уж потом…
— Нет, пусть он сначала скажет…
Ломаев воздвигнулся, едва не коснувшись головой потолка, большой, набрякший, как грозовая туча, и стало ясно, что шансы набить ему морду, мягко говоря, проблематичны. Разве что он сам позволит.
— Ну и скажу! — рявкнул он так, что все разом притихли. — Скажу! Да! Спьяну! Один я виноват — моя была идея! Сам и отвечу, никого за собой не потяну! Сам! Поняли? Кто не понял, кому повторить персонально? Теперь все, я могу идти?
Одну секунду висела тишина. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы вот так просто отпустить виновника под домашний арест, не пропесочив его как следует, — но много ли в том толку?
— А вот и второй именинник, — сказали у двери. — Починил уже, что ли? Э, ты чего? Ты не толкайся!
Но Игорь Непрухин не мог не толкаться — едва успев ссыпаться с лестницы, он влетал в холл пулей и был не в состоянии погасить инерцию. Да и не желал. Глаза — сумасшедшие, рот — вкривь.
— От австралийцев с Дейвиса! — выпалил он, напролом прорвавшись к Ерепееву, и перед изумленными глазами и.о. начальника птицей порхнул торопливо исписанный бумажный листок. — И еще от американцев с Амундсен-Скотта. Передают непрерывно, просят отозваться…
