Опомнился я, поставил Колю на ледяную твердь, пока он не задохся, а у самого мысли ясные-ясные. Только теперь похмелье окончательно из головы выскочило.
Одно ясно: каяться никак нельзя. Сечет меч повинную голову, еще как сечет! С радостным посвистом.
Ох, не загоняйте вы крысу в угол…
— Чего нюни распустили? — говорю я строго. — А ну, пошли в кают-компанию.
— Зачем?
— Хором обмозгуем. А захотите меня линчевать — пожалуйста! Только сразу. Вы что думаете, я каждому болвану по отдельности буду морду подставлять?
«Болвана» они проглотили.
В кают-компании — дым коромыслом. Гвалт, стоны, скрежет зубовный. Увидели меня — на секунду замолкли, а второй секунды мне и не понадобилось. Упредил — рыкнул, чтобы не вякали, и, пока не опомнились, толкнул речь.
Сперва по Фемистоклу: бей, но выслушай. Потом доходчиво объяснил тем, кто туг умом и еще на что-то надеется, кто они такие и что с ними Родина сделает. Да, да, по моей вине, без вас знаю! Но чтобы нас наказать, надо сначала сцапать, так ведь? А как нас сцапаешь, пока мы на Белом континенте, а? Думайте! Да никак! Экстрадиция? Какая может быть экстрадиция, когда Антарктида не государство… то есть, пардон, уже государство, но пока не обремененное никакими международными соглашениями? Группу захвата, что ли, вышлют нас брать? Тоже нет: Россия вовсю демонстрирует приверженность договору о ничейном статусе Антарктиды, следовательно, не пошлет сюда ни одного вооруженного человека. Чтобы не провоцировать супостатов. Ну и как нас, спрашивается, можно повязать? Да только уговорить сдаться добровольно, никак не иначе!
— Голодом выморить, — мне в ответ.
На это я даже отвечать не стал. Да и оппонент не настаивал — опомнился, сообразил, что чушь сморозил. Продовольствия и топлива у нас запасено на всю зимовку, причем с резервом, то есть до января будущего года мы наверняка дотянем, а в режиме экономии — и до мая. В конце концов, можно тюленей бить, рыбу ловить. Пингвинятина — гадость, но тоже еда. Не сдохнем!
А за год с лишним всякое может случиться.
— Между прочим, — продолжил я заговаривать им зубы, — в тексте Вашингтонского договора, насколько я помню, нет ни слова о возможности самоопределения антарктической нации. Там другое: подписавшие договор страны отказываются от прав собственности на Антарктиду. Так что мы, ребята, в своем праве и ровным счетом ничего не нарушили. Это наша земля, наши льды! И море на двести миль вокруг — наше! А если какая вооруженная группа по мандату ООН или, скажем, НАТО без всякого мандата попытается нас отсюда выставить — правы будем мы, а не они! Мы не нарушили ни одного международного закона!
— Какая им разница, кто прав! — сердито бурчит кто-то.
— Верно, — говорю, — но сейчас это дело десятое. А первое вот: надо немедленно выйти в эфир и подтвердить существование суверенной, свободной, миролюбивой, неприсоединившейся Антарктиды каким-нибудь декретом или манифестом… наплевать каким. Любым. В общем, наш ответ Керзону. Выразить недоумение реакцией некоторых — без имен — политиков. И подписать так: временный правительственный совет Антарктической республики. Далее — установить прямые контакты с иностранными коллегами, а то неудобно получается: они к нам просятся, а мы молчим. ВПП — расчистить. Летать! Какие там яхтсмены застряли неподалеку? Сюда их, к нам! В следующем сообщении отметим: республика обладает морским флотом и готова обзавестись речным, как только подтает купол… Вообще надо всячески проявлять активность — кто не активен, тот труп. Что примолкли? Да поймите вы, наконец: нет у нас иного выхода, ну нету!..
Накинулись тут на меня, загорланили, но уже видно: морду мне щупать не станут. Загрузил я им мозги работой. Со мною бы сразу согласились, но вот в чем главная проблема: семьи-то у всех на Большой земле остались. Жены, дети. В спальнях все стены фотографиями увешаны. Бобылей среди нас мало. Нервничают коллеги.
Как будто меня в Твери Валя не ждет с двумя пацанами!
Поднял я руку, потребовал тишины и доказал им как дважды два, что прав я, а не они. Зимовать на Новорусской мы все равно собирались, так? Настраивались на то, что полтора года никто из нас своих близких не увидит? Не слышу! Ах, настраивались? Ну и чего же вы тогда ждете? Полагаете, наших близких из-за нас на благодатный Таймыр сошлют? Это вряд ли. В самом худшем случае на них давить станут, чтобы через них на нас воздействовать, да и то я в это не верю. Год-полтора мы здесь продержимся, а за это время ситуация может перемениться на противоположную. В любом случае говорить с кем бы то ни было надо только с позиции силы, иначе нас сожрут и не поперхнутся! А так — начнут уважать. И прецеденты есть. Забыли, что ли, как при Ельцине с чеченами договаривались?
Мне потом признавались некоторые: именно этим аргументом я их и добил. Сообразил народ: даже если суверенными антарктами нам не быть, все равно можно выторговать сносные условия, если гнуть свою линию. Это в худшем случае. А в лучшем — интересные перспективы могут открыться. Очень интересные!
Поспорили-покричали только для порядка. И вижу: глаза у коллег вновь понемногу начали разгораться. Вот это правильно! Так и сели сгоряча сочинять обращение к мировому сообществу и всем людям доброй воли — мол, суверенитет нами объявлен не просто так, не проформы ради, а с благим намерением не допустить конфронтации между державами, а также с целью ослабить региональные конфликты по всему миру. Готовы принять всех обиженных, не самоопределившихся, за исключением находящихся в розыске террористов. Курды, ирландцы, баски — айда к нам! Всех примем, хоть эфиопов, всем места хватит! Только не забудьте захватить с собой шубы и валенки с галошами.
Тут же, ломая карандаши, сочинили по настоянию завхоза Недобитько заявление временного правительственного совета: Свободная Антарктида не принимает на себя ответственность за жертвы и разрушения, вызванные прокатившимся по акватории Тихого океана цунами, а также за судьбу оказавшихся близ Южного полюса полинезийцев с их островами, поскольку на момент перемещения материка Свободная Антарктида еще не существовала как суверенное государство. Решили, что для начала хватит, и совсем уже было собрались топать к Непрухину в радиодомик, как вдруг у очнувшегося Ерепеева возникает вопрос:
— А кто, собственно, у нас входит в этот… правительствующий Сенат?
Делаю широкий жест:
— В правительственный совет, между прочим. Кто входит? Ты входишь. Я вхожу. Типунов пока не входит по болезни. А так — все входят. Шеклтон и Макинтош тоже входят, потому как они теперь одной нации с нами. Сколько нас на станции? Двадцать семь душ всего-навсего. Что мы, меж собой договориться не способны?
На том и порешили.
И чудно́: толпа как-то сразу начала рассеиваться, к Непрухину отправилось человек пять всего-навсего. Никто не командовал, каждый сам нашел себе дело. Рачительный Недобитько прямо в кают-компании засел за расчет норм потребления еды и солярки. Механики вышли на бульдозерах ВПП чистить. Авиаторы технику готовят. Ерепеев со своими ребятами над картой колдует — прикидывает бросок к яхтсменам на одном-двух вездеходах. Иные вернулись к науке, а иные добровольно ломами желобы долбят для стока талой воды. Завертелось дело.
