И без того в прессе хватало вранья об Антарктиде и антарктах.
Особенно рьяно изощрялись в выдумках те, кто сроду не видел Антарктиду иначе чем на телеэкране. Со всех сторон обсасывался вопрос дефицита женского пола на Белом континенте. Высказывались догадки (сплошь и рядом подтверждаемые «очевидцами») о нечистоплотных отправлениях антарктами половой потребности. Повальным гомосексуализмом ныне никого не удивишь, а вот сожительство с пингвинами — о, это ново! Шокирует. Будоражит.
Ломаев сжимал кулаки, молча играя желваками. Кулаки были большие и твердые, а толку с них — ноль. Шеклтон меланхолично посасывал виски и пристрастился курить трубку. Чаттопадхъяйя по часу в день занимался медитацией и дыхательной гимнастикой. С помощью чего держал себя в руках Кацуки, установить не удалось, но Шеклтон клялся, что не однажды слышал доносящиеся из его номера приглушенные удары, как будто кто-то усердно выколачивал ковер.
После первого успешного контрудара — выступления Кацуки — дела антарктов неуклонно катились под гору. Атака шла со всех сторон. Выводы антарктической научной школы либо опровергались, либо игнорировались, и оная школа обвинялась то в пристрастности, то просто в шарлатанстве. Из России и Канады раздался было писк о том, что сделанный антарктами прогноз проверен и в общих чертах соответствует истине, — но услышан не был. Свободная Антарктида теряла очко за очком.
Казалось бы, достаточно было выйти на трибуну, ткнуть в карту мира и сказать: вот данность. Всем видно? Поднатужьтесь и примите ее. Мы не виноваты, что она такова, какова она есть. Мы не можем вернуть материк на прежнее место. Мы лишь сделали политический шаг, способный при вашей поддержке не дать разгореться мировому конфликту. Так давайте гасить конфликт в зародыше, а не разжигать его! Поддержите нас ради самих себя — и ущерб будет не столь уж велик, как вы думаете, а главное, миру опять удастся пробалансировать на краю пропасти, не скатившись в безумие взаимного уничтожения!
Вначале мнилось: чего проще? Всякого разумного человека можно убедить разумными доводами. Делегация Антарктиды готовилась к тяжелым битвам, твердо зная: шанс на победу существует.
Оказалось — нет. День за днем Антарктиду гвоздили за все грехи, реальные и мнимые. Антаркты огрызались с ядовитой вежливостью, но, несмотря на все старания, их словесные контратаки слабели день ото дня. Ученый диспут был еще возможен — политического торга не получалось. Не оправдалась и слабая надежда на поддержку со стороны российской делегации. Трезвым умом Ломаев понимал: с какой стати? Неужели на том основании, что в придачу к путеводителю по Петербургу со временем станет предлагаться акваланг? Но на душе было тяжко.
По-прежнему ни одна страна мира не намеревалась признать новое государство. В кулуарах от антарктов шарахались, как от зачумленных. Впереди маячила перспектива глухой обороны и окончательного поражения.
— Блокада! — правильно называл Ломаев одну из причин и облегчал душу грязными ругательствами, втайне надеясь, что его с Шеклтоном номер кем-нибудь да прослушивается. — Шавки, лизоблюды! Шестерки мирового пахана!
— Зато Геннадий-сан оказался провидцем, — вымученно улыбаясь, напоминал Кацуки.
Слабое утешение. Причину внезапного молчания Госдепа и евроатлантической прессы об устарелости договора о статусе Антарктиды не расшифровал бы только ленивый умом. Мировой пахан свистнул шестеркам: ша! Вульгарный и бесхитростный захват Антарктиды, пожалуй, не пройдет — тут встанут на дыбы и Китай, и Индия, и даже Пакистан с Северной Кореей, а гладить ядерные державы против шерсти себе дороже. Совсем иное дело — опереться на старый договор и, обвинив антарктов в его нарушении, ввести в Антарктиду ограниченный военный контингент, формально международный. Можно даже попытаться получить на это мандат ООН, а нет — обойтись без мандата. В быту что лбом о кирпич, что кирпичом по лбу все едино, а в политике от перемены мест слагаемых результат меняется радикально.
Первый шаг — торговая блокада Антарктиды — был осуществлен с чрезвычайной легкостью. Он был выполнен сразу по получении приказа, поскольку необходимые для этого военно-морские силы уже находились в районе патрулирования. Немедленно последовал второй шаг: корреспонденты, съемочные группы и туристы получили настоятельные рекомендации как можно скорее покинуть Антарктиду. Что до формирования благоприятного для вторжения общественного мнения, то этот длинный-предлинный шаг всего лишь вступил в очередной этап.
В одну минуту Брюс Тейлор превратился из «отвратительного ренегата» и «национального преступника номер один» в несчастную жертву кучки авантюристов, узурпировавших право распоряжаться целым континентом. Само собой разумеется, жертва держалась с присущим истинному американцу достоинством, то есть шла на все ради сохранения своей жизни как высшей ценности.
В ту же минуту весь цивилизованный мир с содроганием узнал о варварском отношении антарктов к девственной природе континента-заповедника. Рокуэл-кентовские красоты Антарктиды демонстрировались теперь исключительно с текстом, поясняющим, что ничего этого скоро не будет. А что будет — смотрите! Мусорные кучи в перенаселенных поселках (увы, святая правда). Пятна нефти у побережья (полуправда: не нефть, а соляр, притом немного было того соляра — не больше чем плавает по поверхности воды во всех портовых акваториях). Варварский отстрел несчастных пингвинов (чистейшее вранье и гнусная провокация). Наконец, бандитская рожа дизелиста Самоклюева — ну чем не выродок? Достаточно одного взгляда, чтобы понять: обладатель такой рожи вряд ли задумывается о высших ценностях цивилизации, а потому и сам к упомянутым ценностям не относится…
Что произойдет дальше, было ясно даже ежу, а уж Ломаеву и подавно. Оставалось неясным, сколько времени имеется в запасе. Что можно успеть за это время, было неясно вдвойне.
И можно ли вообще успеть, когда силы уже пришли в движение? Когда валун покатился с горы, пока что медленно и вальяжно? Когда слой снега уже заскользил, грозя обернуться ревущей лавиной?
Ломаеву и в голову не приходили столь образные сравнения. Он просто искал хоть какую-нибудь зацепку — и не находил ее. Контрпропагандистские ресурсы «Антарктиды online» были исчерпаны до конца. Конференция, от которой ждали многого, не обещала ничего, кроме резолюции с длинным перечнем претензий к свободной Антарктиде. Пухла голова. Впервые за долгое время хотелось купить литра два любой жидкости крепостью не ниже сорока и налакаться в зюзю.
На пару с Еремой Шеклтоном. А не захочет — так в одиночестве.
Нельзя… Надо стоять до конца — вдруг выпадет шанс? Ловить его лучше на трезвую голову. Это только независимость хорошо объявлять под градусом, когда любая проблема кажется чепухой и утконосы мерещатся…
Утром тридцатого апреля индус-коридорный вручил Ломаеву конверт, сложил смуглые ладони лодочкой в ожидании чаевых и, получив монету, исчез. Конверт был девственно-чист, зато внутри таилась записка на русском: «В полдень у фонтана. Ван Трек».
Ломаев покрутил записку так и этак. Ничего более не обнаружив, хмыкнул. Если бы не подпись, можно было бы подумать: приглашение на романтическое свидание. У фонтана. У какого фонтана-то? Их тут до черта. Надо думать, у того высоченного, что бьет из озера…
