— Сегодня хорошая погода, — на всякий случай напомнил Шеклтон, увидев, что Ломаев берет с собой зонт.
— Значит, фонтан работает. Ты вот что, Ерема… Ты иди, а я сегодняшнее заседание пропущу, ладно? Расскажешь мне потом, что и как…
— А ты? — спросил Шеклтон.
— Что я?
— А ты расскажешь?
— По возможности, — честно ответил Ломаев.
Австралоантаркт морщил лоб, думал.
— Так надо для Антарктиды? — осведомился он в сильном сомнении.
— Нет, блин, так надо для Каймановых островов! — вышел из себя Ломаев. — Для Тринидада с Тобагой! Проницательный ты, я гляжу, до ужаса…
— Не надо ссориться, — кротко сказал Шеклтон. — Я просто спросил.
— А я просто ответил. Извини, мне пора.
С торца пешеходной дорожки, проложенной над озерной гладью к самому высокому в мире фонтану, но не доходившей нескольких шагов до струи, чтобы какому-нибудь простаку не оторвало напором воды руку или какую иную телесную деталь, вид наверх открывался просто потрясающий. Нельзя было понять, где кончается мутно-белая от воздушных пузырьков водяная колонна. Где-то она, конечно, кончалась, рассыпаясь дождем — моросью с наветренной стороны и тропическим ливнем с подветренной. Когда неустойчивый ветер, мотаясь, как собачий хвост, из стороны в сторону, поворачивал в сторону пешеходной дорожки, она вмиг пустела.
Сегодня на ней было людно и почти сухо — ветер дул как надо. Ломаев подумал, что зря взял зонтик. Часы показывали уже семь минут первого. Мимо то и дело проходили горластые, пестро одетые туристы, увешанные фото-видеокамерами. Слышалась разноязыкая речь, звучал беззаботный смех. С баночным пивом в руках прошла полутрезвая русская компания — Ломаев шевельнул ухом, ностальгически впитывая родную речь. По воде сновали муэты — желтые моторки, выполняющие здесь роль маршрутных такси.
Иост ван Трек не появлялся. Загадочный ван Трек, рекомендованный Шимашевичем как человек, на которого можно всецело положиться, был непунктуален. Стоило час петлять по городу, меняя такси! Если и удалось стряхнуть гипотетическую «наружку», не факт, что «хвост» не прирос вновь. Времени на это ему было дано предостаточно.
«А если это ловушка? — уже не в первый раз пришла Ломаеву в голову малоприятная мысль. — Отсюда и убежать-то некуда, и полицию на помощь позвать не успеешь. Чем больше снует людей, тем легче изъять одного из них. Чего проще? Пшикнут в нос аэрозолем, с прибаутками погрузят „пьяного“ в муэт — и поминай как звали. Надо думать, сейчас многие не прочь побеседовать по душам с видным антарктом. Подтвердить разведданные в неформальной, так сказать, но отнюдь не дружеской обстановке…»
Один муэт заложил красивый вираж, явно нацеливаясь пройти тихим ходом впритирку к дорожке, и сейчас же возле уха прозвучало на ностальгическом русском:
— Это я послал вам записку. Не оглядывайтесь. Приготовьтесь прыгать.
Отбросив сомнения, Ломаев просто шагнул на борт суденышка. Прыгать? Много чести. Кто хоть раз разгружал судно, причалившее к припаю, тот знает, что такое прыгать. Это когда не знаешь, будешь жив или нет. Зато максимальная скорость хода желтого муэта не шла ни в какое сравнение с медлительными судами антарктических экспедиций. Не успели два пассажира занять места, как муэт наддал и помчался по мелкой волне, вмиг оставив позади и фонтан, и дорожку, и заинтригованных зевак.
— Вы Иост ван Трек? — спросил Ломаев, приглядываясь к незнакомцу. Мужик как мужик, ничем внешне не примечательный, таких много. Две руки, две ноги, одно туловище, набалдашник головы без особых примет…
Если что и было примечательного, так это прикид. Кургузый пиджачишко с кожаными локтями. Портки — брюками их назвать трудно — заправлены в гетры, а те в высокие ботинки. Лишенную особых примет голову субъекта венчала зеленая тирольская шляпа — предмет, остро презираемый Ломаевым наравне с альпийским горловым пением. Не то охотник, спустившийся с гор, не то болван-турист, поддавшийся экзотике, и скорее второе.
— Я ван Трек, — был ответ.
По-русски он говорил с легчайшим, едва заметным акцентом.
— Из Нидерландов? — внутренне подбираясь, осведомился Ломаев.
К этой стране он питал особенную нелюбовь. Голландская делегация ежедневно проедала антарктам плешь, требуя триллионных компенсаций за затопление своей ничтожной территории. То, что компенсации, по идее, должна платить виновная сторона, в данном случае отсутствующая, во внимание не принималось. Еще до начала конференции юристы двух голландских фирм под предлогом будущих убытков ухитрились трижды добиться ареста — законно, через суд! — уже оплаченных товаров, предназначенных для Свободной Антарктиды. Эти товары до сих пор не удалось выручить.
Только вчера Шеклтон в очередной раз заявил, что ни Голландия, ни любая другая страна не вправе рассчитывать на компенсации, Свободная Антарктида вообще не собирается рассматривать подобные смехотворные требования. С какой стати? Свободная Антарктида готова предоставить новые места для проживания — и только. Свободная Антарктида в принципе согласна рассмотреть вопрос о национальных автономиях — но не более того. Вреда не будет. Антарктические поселки — бывшие научные станции — национальны и наднациональны одновременно. Бесполезно запрещать всякого рода землячества, бессмысленно и преступно ограничивать общение людей одной национальности. Со временем неизбежно произойдет перемешивание, оно уже происходит…
Ах, речь пока что идет о семистах километрах защитных дамб, на постройке которых Голландия рвала пуп и тратила миллиарды? Однако — поправьте меня, если я ошибаюсь! — система дамб, возведенных по проекту «Дельта», рассчитана всего-навсего на сто двадцать лет. За такой срок океан еще не перехлестнет через дамбы, вот расчеты…
Что? Вы в них не уверены? Платить? Дудки. Вот вам тающий ледник, с него и спрашивайте.
Разумеется, насобачившийся в риторике Шеклтон придал своей речи более обтекаемый вид — без потери смысла. Нельзя было, однако, сказать, что он кого-то успокоил ею. Особенно голландцев.
Если уж быть совсем честным, Ломаев не жаловал и иных европейцев. Итальянцев он не любил за сексуальную озабоченность, испанцев — за корриду, французов — за мелочное скупердяйство, англичан — за самомнение, немцев — за бундесрат, что бы это ни значило, поляков — за нелюбовь к русским, русских — за слабую поддержку Свободной Антарктиды, украинцев — за сукина сына Мазепу на денежных знаках, швейцарцев — за доброжелательное наплевательство на всех без исключения. Неясно было с греками и мальтийцами, хотя и им, пожалуй, симпатизировать не стоило. За теплолюбивость.
Но Голландия лидировала с большим отрывом.
— Нет, я живу в Гейдельберге, — ответил ван Трек.
— Ага… А почему у вас такая фамилия?
Ван Трек поднял одну бровь и чуть заметно улыбнулся, давая понять, что готов простить невольную бестактность собеседника.
