– Люди вечно твердили, какой он замечательный… мой отец, – начала она, стараясь сохранять неподвижность. – Он являлся образцом для подражания. Но я хотела, чтобы он был настоящим. Например, в рассказах мамы он всегда оказывался сильным и неуязвимым, и хотя я почти не помнила его – я была совсем маленькой, когда мы уехали из И-Сити, – я мечтала лишь об одном – увидеть его снова. Чтобы мы опять стали семьей. – Кейт поморщилась и продолжила: – А когда мы вернулись в И-Сити, все пошло не так. Я многого боялась, а папа где-то пропадал. А когда он приходил домой, то вел себя очень странно. Вернее, отстраненно. Как будто мы с мамой – чужаки. И мама этого не вынесла. Не смогла.
Кейт прикусила губу.
– В ту ночь, когда она умерла, – проговорила Кейт через минуту, – она вытащила меня из постели. Она ужасно плакала и заявила, что нам надо уходить. Домой.
Кейт ненадолго замолчала.
– Я помню, что она постоянно оглядывалась. Но нас никто не остановил. Ни когда мы крались через пентхаус. Ни когда она взяла машину. Ни когда понеслась через город.
«Ма, он разозлится».
«Не волнуйся, Кейт. Не переживай. Садись на заднее сиденье и закрой глазки. Расскажи мне, где ты».
То была ее любимая игра, способ перенестись в собственную мечту.
«Давай, Кейт».
Кейт зажмурилась, но прежде, чем она успела представить себе поле, раздался визг автомобильных шин. Ее глаза распахнулись. Внезапная вспышка фар. Чудовищное давление перед столкновением. Оглушительный скрежет металла, звон бьющегося стекла… и все. Лицо матери, лежащей щекой на руле, а в треснутом лобовом стекле – мерцание красных глазищ монстра.
Кейт ахнула и попыталась сесть.
– Прости, – сказал Август, удерживая ее за здоровое плечо. – Готово.
Не за что! Кейт вцепилась в воспоминание, но оно ускользало. Такое бывает, когда пробуждение настает слишком быстро, и сновидение осыпается прежде, чем ты успеваешь ухватить нити. Она что-то видела, но не могла уловить. Фрагменты рассыпались в ее сознании. В ухе звенело.
– Что я говорила? – спросила Кейт, стряхивая странную панику.
Август смутился.
– Извини.
У Кейт закружилась голова.
– За что?
– Я не могу контролировать свой дар, – произнес он. – Здесь я бессилен…
– Ты вообще о чем?
Август пригладил волосы.
– Такое всегда случается рядом со мной… с нами. Люди открываются. Исповедуются. Вне зависимости от того, понимают ли они, что происходит, или нет.
Кейт обомлела.
– Что я сейчас несла?
Август заколебался.
– Я старался не слушать.
– Какая деликатность! – рявкнула Кейт. – Ты должен был предупредить меня заранее!
Он дернулся.
– Это хотя бы честно. Я ведь не могу никому солгать.
И он переключил внимание на ее залатанные раны.
– У тебя останутся шрамы, – резюмировал Август, заклеивая швы.
– Не первые, – фыркнула Кейт. Она посмотрела на полосы белого лейкопластыря, которые пересекали ее живот. – Твой отец гордился бы тобой.
Август хмыкнул.
– Как получилось, что хирург стал управлять Южным городом?
– Вся его семья погибла.
Наступила неловкая пауза, а затем Август спросил:
– Как там твой отец? Не ответил?
Кейт взяла мобильник и обнаружила кучу сообщений, адресованных некоей Тэсс – вероятно, той девушке, у которой Кейт украла телефон в уборной ресторана.
Да уж, Кейт пошла вразнос!
– Пока нет, – мрачно пробормотала она, стирая эсэмэс.
Кейт стало не по себе. Харкер должен был увидеть сообщение – понять, что эсэмэс от нее, от Кейт. Ему следовало позвонить. Кейт предприняла вторую попытку на улице, когда Август ходил в аптеку. Сейчас она предприняла третью и судорожно вздохнула. Она надеялась, что боль притупится, будет терпимой – или ее сменит отрадная нечувствительность адреналина и шока. Увы!
Вдобавок заболел желудок – заныл от пустоты.
– А ты не прихватил в аптеке чего-нибудь перекусить?
Август был в замешательстве. Это просто не пришло ему в голову. Но он-то может обходиться без еды. Он поглощает души грешников.
Возможно, причиной тому была потеря крови или изнеможение, но Кейт расхохоталась.
Ее тотчас скрутил очередной болевой приступ, но она продолжала смеяться.
– Что еще? – спросил Август, вставая.
– Какая любимая еда сунаи?
– Что?
– Душевная!
Август уставился на Кейт.
– Уловил? А то…
– Уловил, – ровным тоном ответил он.
– Да брось! Класс, да?
Август насупился, но Кейт заметила, что когда он отворачивался, у него дрогнули уголки губ.
– Тебе часто надо… питаться? – спросила Кейт, успокоившись.
– Когда возникает потребность, – сурово отрубил Август и побренчал мелочью в кармане. – Я проверю, нет ли поблизости чего-нибудь съестного.
Когда он ушел, заверещал мобильник.
Август стоял в холле, изучая торговый автомат.
Взгляд его на мгновение расфокусировался, и вместо полок с упакованной готовой едой Август узрел свое отражение.
«Ты не монстр».
Он вновь пригладил волосы, пытаясь убрать влажные завитки с лица.
«Он тебе не отец, Август. Он – человек».
Мокрая рубашка липла к худощавому телу, рукава задрались, черные отметины сбегали по левой руке.
«Четыреста двадцать две».
Август прижался лбом к стеклу и закрыл глаза. Его затопила усталость. Ему хотелось домой. Взять бы Аллегро на руки, сесть на полу в комнате Ильзы и любоваться крошечными звездами в спальне сестры.
Что они делают в этом захудалом отельчике?
Вероятно, им следовало уйти на юг. У них еще есть время…
– Ты чего, умираешь от голода, парень? – поинтересовался пожилой мужчина.
Август выпрямился.
– Нет, – произнес он. – Просто выбираю.
Август просунул в щель несколько монет, наугад нажал какие-то номера и выгреб из нижнего ящика содержимое.
А потом развернулся и увидел… телефон-автомат.
Он высился у стены – один из тех старомодных аппаратов, которые принимают монеты.
Август пересчитал последнюю мелочь у себя на ладони.
А хватит ли всей суммы для звонка?
Он подошел к автомату, снял трубку и послушал гудки, перемежающиеся белым шумом.
