Слава богу!
Август лежал, стиснув зубы и крепко зажмурившись.
А потом он тоже сделал вдох и ушел под воду.
Обратно он не вынырнул.
Кости его перестали светиться, и сходство со скелетом малхаи исчезло. Сейчас Август выглядел совсем как человек. Долговязый мальчишка-подросток с черными кудрями и светлой кожей.
Кейт отсчитывала секунды от его последнего вдоха. Может, его надо вытащить?
Тем временем Август вынырнул на поверхность и медленно сел. Капли воды стекали по его щекам и подбородку. Глаза Августа не полыхали огнем, но и прежними, светло-серыми они не стали. Они сделались темнее, цвета графита и глубоко запали на его осунувшемся лице.
Кейт осторожно положила свою ладонь на его руку. Август напрягся, но не отшатнулся. Его кожа остыла и больше не обжигала.
– Кейт, – пробормотал он. Взгляд его то сосредотачивался, то туманился снова.
– Я здесь, – отозвалась она. – Где ты?
Август сглотнул.
– Лежу на кровати, – прошептал он. – Слушаю музыку, а мой кот Аллегро грызет уголок книги.
Кейт едва не расхохоталась. Какой обыденный ответ! Рука его вновь стала излучать жар, и Кейт позволила своим пальцам соскользнуть по стенке ванны.
Душ, который до сих пор не выключил Август, напоминал шум дождя.
Кейт выудила из-за пазухи серебряный медальон и рассеянно потерла кулон.
– Твой дом, – устало проговорил Август, и Кейт не поняла, вопрос это или утверждение.
– Был, – ответила Кейт, теребя подвеску.
Август кивнул.
– Кейт, почему в мире столько теней и так мало света?
– Не знаю, Август.
– Я не хочу быть монстром.
– А ты и не монстр, – утешила его Кейт.
И только когда она произнесла эти слова, Кейт поняла, что сама в это верит.
Да, Август действительно оказался сунаи – но он не был ни злым, ни жестоким. Он не походил на чудовище.
Он просто был тем, кто хочет быть кем-то другим, а не тем, кем является.
Кейт его прекрасно понимала.
– Больно, – пожаловался он.
– А что делать? – спросила Кейт.
– Быть. Не быть. Поддаваться. Держаться. Но что бы я ни делал, мне всегда больно.
Кейт склонилась к нему.
– Такова жизнь, Август, – вымолвила она. – Ты ведь хотел почувствовать себя живым? Не важно, монстр ты или человек. Жить больно.
Она подождала, скажет ли он еще что-нибудь. Интересно, почему она не ощущает побуждения говорить? Может, у нее не осталось никаких секретов? Или она просто привыкла к нему?
Когда молчание сделалось невыносимым, Кейт встала – от сидения на кафельном полу ноги затекли – и вышла в коридор, а оттуда – в первую дверь налево.
Она переступила порог своей комнаты.
Желтые обои в ее спальне давно запылились и потускнели – раньше их цвет был ярким и смахивал на те краски, которые выбирают дети, когда рисуют солнце. Зато теперь их оттенок походил на цвет настоящих лучей, пронизывающих утренний лес.
Кровать была узкой, но мягкой, а над ней висели рисунки, прикрепленные кнопками.
Кейт порылась в ящиках и нашла старый дневник и кое-что из одежды – вещи, которые она не захотела брать в И-Сити. Конечно, все было ей мало, но переодеться все равно требовалось, и потому она отправилась в конец коридора, к маминой комнате.
Дверь оказалась неплотно прикрыта и сразу же распахнулась.
Комната была сумрачной, с задернутыми шторами и аккуратно застеленной кроватью. Кейт пронзила боль. Если бы она закрыла глаза, то увидела бы, как она валяется на постели и читает, а мать, балуясь, накрывает ее подушками.
Кейт неторопливо пересекла комнату, ступая по травинкам, которые проросли через доски пола, и опустилась на кровать. Она не обратила внимания на шлейф пыли, который взметнулся, когда она села на покрывало. Комната пахла мамой, и даже не успев сообразить, что она делает, Кейт бросилась на подушки и уткнулась в них лицом.
«Я дома», – успела подумать она, когда воспоминания поглотили ее.
С момента их возвращения в И-Сити прошло четыре месяца, но Кейт все еще не могла спать. Каждую ночь ей снились монстры – зубы, когти и красные глаза, – и она просыпалась с криком.
– Хочу домой, – говорила она матери.
– Но мы дома, Кейт.
Кейт мотала головой. Пентхаус почему-то пугал ее и не внушал ей доверия.
Кейт помнила истории, которые мать рассказывала ей. Это место было совершенно иным. Чужим. Незнакомым. Здесь не было ни счастливой семьи, ни любящего отца – только тень, которая пряталась от Кейт по углам, да монстр, следующий за Харкером по пятам.
– Я хочу домой! – просила она всякий раз, когда просыпалась.
– Домой! – умоляла она, когда мама целовала ее на ночь.
– Домой!
Алиса похудела – и она часто плакала.
Город пожирал ее, кусок за куском. И однажды ночью мать сказала: «Хорошо».
– Я поговорю с твоим отцом, – пообещала она. – Мы что-нибудь придумаем.
В ту ночь, когда произошла авария, Кейт спала в своей комнатке с фиолетовыми тенями.
– Вставай, Кейт, – разбудила ее мать.
На щеке Алисы алело пятно – отпечаток с буквой «Х» посередине, след от кольца Келлума Харкера, там, где он ее ударил.
Плутание по огромному пентхаусу. Разбитое стекло. Перевернутое кресло. Дверь кабинета отца – разумеется, запертая.
Кейт с трудом стряхнула с себя остатки сна. Ее ноги заплетались.
– Куда мы идем? – спросила она в лифте.
Она повторила тот же вопрос в гараже.
– Мама, куда мы едем? – хныкала Кейт, когда мотор машины заработал.
– Домой, Кейт, – ответила Алиса.
Но они туда не добрались.
Кейт села. Слезы щипали ей глаза и текли по ее лицу. Она вытерла их тыльной стороной ладони.
«Я хочу домой».
То были ее слова. Всегда. Она повторяла их сотни раз. Когда они исказились, перепутались, изменились?
Мольба в ночи, отпечаток кольца отца на щеке матери…
Что еще она позабыла?
Картина аварии всплыла в памяти. Недостающие фрагменты встали на место. Ослепительная вспышка фар, как будто они выехали на встречную полосу – но они не выезжали! Вильнула другая машина! А затем – короткий вскрик матери и поворот руля – Алиса пыталась уйти от столкновения. Но было поздно. Чудовищный удар, скрежет металла, звон бьющегося стекла и новая вспышка, когда Кейт врезалась головой в окно.
