И что было бы, если бы я так и состарился Святополком Горелкиным? Ведь это означало бы, что я – настоящий я – умер, причем сам разрешил убить себя…
От таких мыслей надо лечиться либо водкой, либо работой. Я в последний раз ужаснулся и взял себя в руки. Итак, я Олег, а никакой не Свят. У меня нет родных, я бывший детдомовец. О том, кто я такой есть на самом деле, знают от силы пять человек. Мне снова двадцать семь, а не двадцать два. Тут наша контора рисковала: тщательная экспертиза в состоянии определить настоящий возраст, несмотря на все ухищрения косметологов. Но двадцать два так двадцать два – молоденьким талантливым мальчикам больше веры. Меньше шансов, что сразу же утопят в дерьме по первому варианту.
Легенда была что надо. Вспоминая подробности жизни Свята, я восхищался, как ловко его «вели». Подталкивали. Раскладывали приманки. А наивный ведомый дурачок воображал себе, будто по чистой случайности вышел на Корпорацию, не подозревая о том, насколько тщательно была подготовлена цепь удачных «случайностей»! При всем желании он не раскрыл бы себя – меня! – ни под наркотиком, ни под гипнозом.
– Все в порядке, Игорь Васильевич, – сказал я. – Корпорация купилась.
– Надеюсь, – проворчал мой шеф. – Сколько можно терять агентов? Надоело. Тебя долго проверяли?
– Не очень. И больше заочно.
– У них существует какой-то метод проверки всех новичков. Его сути мы не знаем, знаем только, что гарантию он дает стопроцентную, куда там «Полиграфу». Пятеро исчезли. Двое вернулись напичканными наркотиком по самые ноздри – им до сих пор пытаются вернуть память, для нас они бесполезны. Ты первый, кто принес информацию оттуда. – Бербиков указал пальцем вверх. – Первый и самый сложный этап «Вибриона» успешно завершен, поздравляю.
– Служу России!
– Лежи, куда вскочил? Или уже можешь? Моторика в норме? Не подташнивает?
– Полный порядок.
– Ну то-то, – сказал мой шеф. – Мы не Корпорация, по голове без нужды не бьем. Одевайся. Сейчас чайку попьем. Тридцать минут у нас еще есть.
Вошла давешняя старушенция и внесла аляповатый жостовский поднос с двумя чашками. На мою наготу она не обратила ни малейшего внимания. Я торопливо оделся.
– Откуда у тебя такая фамилия – Берш? – спросил шеф.
– В детдоме дали, – объяснил я. – Наш директор был фанатиком рыбалки, на том и тронулся. За ним санитары приехали, когда он за пацанами гонялся и спиннингом их ловил, одному блесной ухо порвал… А фамилии уж менять не стали. Берш – это пресноводная рыба, вроде судака. У нас в группе и Карась был, и Сазан, а один малый имел двойную фамилию: Барабулька-Неклевайло.
Шеф осторожно отхлебнул чай, поморщился и поставил на поднос остывать.
– Интересно было быть Святополком Горелкиным? – спросил он.
– Иногда да.
– Не жалеешь, что вернулся?
– Да что вы такое говорите, Игорь Васильевич! – искренне возмутился я. – Он же кретин и сосунок.
– Нет? Ну и хорошо. Ты прав, быть собой всегда лучше. Ты пей чай, пей. И пастилу ешь, она в самом деле домашняя. Не лучше магазинной, нет, а есть в ней некое своеобразие… А на окна не смотри, они фальшивые…
За фальшивым окном очень натурально смеркалось.
– …и Корпорации сейчас не бойся. Ты ее потом бойся. Ну, к делу. Что тебе предстоит, знаешь?
– Знаю. Готов к работе.
– Отлично. – Бербиков взял чашку, подул на чай и сделал большой глоток. – Тогда обсудим детали…
Пущена за мной наружка или нет – вот о чем я думал, топая до Пушкинской по раскисшему снегу. От наших – вряд ли, нет смысла, а от Корпорации? И когда на Тверской какой-то мужик, привязывающий импортную зачехленную елку к верхнему багажнику «жигулей», скользнул по мне взглядом, я насторожился.
В ближайшей палатке взял пива, велел откупорить, глотнул. Отражение в стекле не показало ничего примечательного: мужик укрепил елку, сел в машину и укатил. Может, показалось?
А впрочем, профессиональную наружку мне не заметить. Слаба подготовка. Для успеха «Вибриона» от меня требуется другое, и оно всегда при мне. От рождения. По сути, я был найден, подобран и подготовлен ФСБ ради одной-единственной операции – важнейшей, ничего не скажешь, и весьма длительной, но одной. Одноразовый агент. Амплуа: шпион в своей собственной стране. Майора присвоили авансом. Если останусь цел по завершении операции, мне, вероятно, нацепят орденок и дадут подполковника, в каковом звании продержат до пенсии в отделе спецтехники, ни на что другое я уже не пригожусь. Но это дело нескорое, подумать о нем я еще успею…
Ближайшая задача: вторично попасть на борт «Грифа». Для Свята Горелкина тут не было бы никакой проблемы – а для Олега Берша, играющего роль Свята? Есть один надежный способ не привлекать к себе внимания: оставаться таким же хохмачом и шалопаем, каким меня привыкли видеть. Легко сказать! Когда не надо, оно само лезет в голову, а когда нужно позарез, никаких хохм не выдумывается, кроме совсем уж натужных. Закон подлости не обманешь – в этом и состоит его главная подлость.
Придется подумать над «домашними заготовками» и расходовать их поэкономнее – тогда я смогу лицедействовать должным образом какое-то время, но не попадусь только в том случае, если мне не устроют повторной проверки. Для испытуемого объекта проверка предположительно незаметна, принцип ее непонятен, эффективность близка к абсолютной. Это все, что нам о ней известно. Даже через Эвелину Гавриловну не удалось узнать больше. Приходится считаться с вероятностью того, что проверка ведется непрерывно или же автоматически с периодом порядка нескольких дней. Эту вероятность генерал-майор Бербиков считает небольшой и готов пойти на риск.
Я тоже. Только последствия для меня и генерала будут немного разные. И я всегда знал, на что подписался. Любопытно, склонили бы меня к сотрудничеству, если бы я сам не склонился к нему – без особой охоты, впрочем, но и без протеста?
Не знаю и никогда уже не узнаю. Кто не падал в воду, тому невдомек, каково это – тонуть.
«Мама» встретила меня внимательным взглядом и едва заметно кивнула. Со значением. Я мысленно пообещал себе написать на нее рапорт – преступная неосторожность была налицо. Она что, считает, что шторы на окнах гарантируют приватность жестов? Вообразила себе, что Корпорация ограничится простым прослушиванием?
– Что так долго?
– Капитолина Мефодиевна чаем поила, – объяснил я.
– Только чаем? – подозрительно спросила «мама».
– Ага. С домашней пастилой. Ну еще пива выпил на обратной дороге, одну бутылку всего. Светлого пива, ма. Чес-слово, чтоб я сдох. Какой там алкоголь, смех один…
– Вот с такого-то «смеха» все и начинается, – назидательно-недовольно сказала сотрудница ФСБ. – Сначала пиво изредка, потом каждый день, а потом каждый день уже не пиво…
– Да знаю я, ма, знаю, – проскрипел я с отвращением. – И про цирроз все знаю. Ты меня за какого-то слабовольного держишь, ей-богу!
