Носорог – это о нем. Это от души. За глаза его у нас еще Дубом зовут, но тупость тут ни при чем. Образ твердокаменного служаки с полным отсутствием какой-либо чуткости – это да. Наверно, ему так проще.
– Принял, значит, меры? – Максютов едва заметно усмехнулся.
– А ты как думаешь?
– Ты мне тоже нужен, – возразил Максютов. – В одном ты близок к истине: ты мне нужен раз в сто меньше, чем твой архив. Но нужен и ты, представь себе такую странность.
– Ты готов выслушать мои условия?
– Условия? – Максютов пожал плечами. – А не слишком ли? Ну хорошо, назовем их, скажем, пожеланиями. Излагай, я слушаю.
У меня и то вертелась колкость на прикушенном намертво языке, но Шкрябун только глубоко вздохнул, покачал головой и, как видно, решил не спорить.
– Я возвращаюсь в органы в прежнем звании. Как ты этого добьешься, мне все равно.
– Только-то? – хмыкнул Максютов.
– Согласен работать под любым началом, хоть под твоим. Но формирую свою группу с прежней тематикой.
На месте Максютова я, наверно, повеселился бы от души над таким напором. Но он только пристукнул костяшками пальцев по столу и повторил:
– И только-то, спрашиваю?
– Что, мало?
– Да нет, хватит, – сказал Максютов скучным голосом в разительном несоответствии с содержанием. Будто читал вслух предельно нудную бумагу, какой-нибудь никому не нужный акт ревизии пуфиков и балдахинов на складах «Альков-сервиса». – Теперь слушай. Ты возвращаешься в Нацбез в прежнем звании, работаешь под моим началом и руководишь группой. Вытаскиваешь на свет божий своих паранормалов, кто еще жив. Более того: твоя выслуга не прерывается, ты получаешь денежную разницу за все время отставки плюс все надбавки и премиальные. Упоминание об отставке вымарывается из твоего послужного списка – будем считать, что эти годы ты выполнял важную аналитическую работу по заданию руководства. Устраивает?
Шкрябун непроизвольно сглотнул. Кажется, услышать это он ожидал менее всего.
Я, кстати, тоже.
– Ну и ну, – сказал он с прорезавшейся хрипотцой. – Тебе это под силу?
– Теперь – да.
– Давно ли?
Максютов помедлил.
– Недавно.
– Большую силу взял, – с ехидцей покрутил головой Шкрябун. – А все еще, поди, полковник? Не восстановили?
– С сегодняшнего дня снова генерал-майор. Пока.
Ну и ну, на этот раз подумал я, стараясь не упустить ни слова. «Пока» – это как же понимать? Завтра генерал-лейтенант?
Дела…
Впрочем, если философски поразмыслить, никаких особенных дел чудесного свойства пока не наблюдалось, эти стены помнили настоящие чудеса-юдеса. Пока было ясно только одно: где-то вовне случилось что-то из ряда вон, и мне, старательному гм… ослику, предстоит в этом участвовать, или я не офицер Нацбеза и не ослик, а гренландский тюлень. Промышленный шпионаж – побоку…
– Ну и ну, – еще раз сказал Шкрябун. – Поздравляю.
– Согласен?
– Согласен при одном условии.
– Не много ли условий, Виктор Иванович?
– Последнее. Ты даешь мне свое слово.
– Вот как? – По-моему, Максютов удивился. – А оно тебе нужно?
– На всякий случай. Когда-то я тебе верил. Может, тебе еще и сейчас можно верить. И копал под меня не ты, знаю… архангелом не был, но и друзей ради своей шкуры не топил. Короче: если обманешь старого наивного дурака, я хочу тебе потом в глаза посмотреть, Носорог.
– Как сказал, так и будет. Слово. – Только что Максютов был серьезен и вдруг широко улыбнулся. – Даю слово Носорога, Кайман. Доволен?
Шкрябун кивнул. Теперь улыбались оба.
– По рукам, подполковник?
– По рукам, генерал… товарищ генерал-майор.
– Отставить, Виктор Иванович. К делу – завтра, а сегодня без официоза. Пока не восстановили, буду тебе каждый день выписывать пропуск, а дрючить в случае чего буду как кадрового. Но завтра. Где переночевать в Москве найдешь?
– Не вопрос.
– Сутки на устройство личных дел тебе дать?
– Нет.
– Алеша, – повернулся ко мне Максютов, – сделай доброе дело, налей нам коньячку. Вон там, слева, дверца. Сам знаешь? Вот и молодец. Себе тоже налей, тебя наши дела прямо касаются.
Я выполнил просимое. В зеленом свете настольной лампы янтарная жидкость лгала, пытаясь казаться темнее, глубже и загадочней.
– А лимончика у тебя нет, генерал? – спросил Шкрябун, в ответ на что Максютов развел руками. – Что же ты? Непорядок.
– Будет тебе порядок, все будет. И бардака будет сколько угодно, только разгребай. И дело будет. – Он чуть приподнял бокал и добавил торжественно: – За дело. За успех. За НАШ успех.
– Прозит. Алаверды. Чтоб ты так жил.
Зря Шкрябун скалился и привередничал: коньяк оказался хорош и без лимончика. Не достигнув желудка, всосался прямо в пищевод.
Повторить Максютов не предложил, и я составил бокалы на поднос, а поднос затолкнул обратно в бар. Надо иметь к себе уважение, я не посудомойка.
– Спасибо, Алексей, – сказал Максютов и, тут же забыв обо мне, повернулся к Шкрябуну. – Ну, Виктор Иванович?
– То есть? – спросил тот.
– Ты меня знаешь, но и я тебя знаю. Доставай уж, не томи. У тебя все с собой или только часть?
– Часть. – Шкрябун полез во внутренний карман. – На этой дискетке примерно двести мегабайт. Остальное завтра.
– Тайник-то хоть выбрал надежный? – фыркнул Максютов. – До завтра не уведут?
– Обижаешь, гражданин начальник…
Насколько я мог видеть со своего места на галерке, к дискетке был примотан скотчем небольшой предмет.
– Только осторожно, – предупредил Шкрябун.
– Что за дрянь ты сюда прилепил?
– Сорок граммов пластита и контактный взрыватель. Ронять не рекомендуется.
Максютов крякнул.
– Вот дурак же. Толкни тебя кто посильнее – мошонку снимали бы с люстры, и поделом. Кстати, как ты эту хреновину в Управление пронес?
– Учи ученого. – Шкрябун самодовольно улыбнулся. По-видимому, ничто человеческое было ему не чуждо, включая мелкое тщеславие.
– На, – буркнул Максютов, возвращая дискетку. – Разряжай сам свою адскую машину, бомбист хренов. Тоже мне, выискался Равашоль с Валдая. Или, может, мне минера вызвать?
– Зачем минера? Я сам. За твой стол сесть позволишь?
– Ты мне еще мебель попорть… Ладно уж, садись.
Под зеленым абажуром пальцы Шкрябуна исполнили быстрый и точный танец. Брусочек пластита вернулся в карман, полоска скотча полетела на пол.
