Малахов прочел документ дважды и трижды – пока не заболели глаза. Тогда он встал, прошелся по кабинету, напрягая и расслабляя отсиженные ягодицы, шуганул с подоконника голубя, не поленившегося залететь на восьмой этаж, и без всякого удовольствия подумал о том, что, возможно, бог дал человеку разум не в целях эксперимента, а ради мести. Чем-то приматы ему не угодили.
Ничтоже сумняшеся Филин постулировал существование единого психополя человечества, некоей сверхауры как проекции более глобального информационно-эмоционального поля. Принцип генерации поля его не беспокоил: поле есть поле, внечувствительная данность, и точка. Отстаньте, мол, от меня с физикой процесса, занимайтесь ею сами, коли вас со страшной силой донимает научный зуд, а я пас, и прошу на меня не ссылаться – такой примерно вывод сам собой напрашивался из вступления к отчету Филина. Сам же он ссылался на ряд малозаметных статей (некоторые – прошлого века), посвященных этой еретической теме, притом решительно никак их не комментируя. Его вовсе не интересовало, КАК происходит явление, тем более его не интересовало, ПОЧЕМУ оно происходит, – в сущности, весь его научный интерес к явлению ограничивался описательной частью и некоторыми приложениями.
Что Филин внес от себя, так это понятие критической численности вида. Ниже критической численности, писал он, существование общего для биологического вида поля невозможно доказать, его как бы не существует вообще, как не существует психической деятельности вируса, например. Первые сдвиги, писал он, наступают, по-видимому, при достижении видом численности порядка нескольких процентов от критической величины, и проявляться они могут по-разному, в частности в виде паранормальных явлений, спонтанно проявляющихся в непредсказуемое время в непредсказуемом месте и спонтанно же исчезающих, как-то: аномальное поведение отдельных особей и целых групп, необъяснимые миграции популяций, случаи ясновидения и точного предсказания будущего, а также временного группового помешательства (у человека), групповые галлюцинации (у него же; в качестве примеров приводились наблюдения НЛО), нечастые случаи группового – но не массового и тем более не тотального – суицида (у высших животных) и так далее, и тому подобное. Единое поле вида, писал Филин, здесь уже существует и проявляется, однако о каком-либо прогнозировании и тем более об управлении полем не может быть и речи. По сути, если продолжить аналогию с вирусом, взаимодействие вида с собственным полем на данном этапе можно сравнить с нервной деятельностью амебы – поле уже ВЕДЕТ себя, но проявляется чаще всего через разнообразные флюктуации, внешне выглядящие абсолютно случайными. На этом этапе ни о какой угрозе виду со стороны им же созданного поля говорить не приходится.
Наконец, при достижении процветающим видом критической численности, утверждал Филин, картина меняется резко, скачком. И вот тут-то, скромно сообщал он, виду предстоит пережить очень непростые времена. Адаптивное поведение особей, уже целиком определяемое полем, резко меняется, и изменение это лишь случайно может оказаться благоприятным для вида; на случайности же, как известно, лучше не рассчитывать. В предельном случае вид погибнет от адаптивной катастрофы, и кто знает, не было ли обусловлено вымирание некоторых видов именно этим обстоятельством, а вовсе не вульгарным поражением в борьбе за пищу. Во всяком случае, кладбища ящеров мелового периода наводят на определенные мысли…
Любопытно, думал Малахов, в четвертый раз читая документ, – попал ли этот отчетец к адресату? Скорее всего нет, а жаль.
Он фыркнул от удовольствия, представив себе выражение лица Нетленных Мощей, получившего вместо толкового анализа сомнительную байку о меловых динозаврах… Ей-ей, стоило бы посмотреть!
К счастью, писал Филин (и «к счастью» было выделено цветом, а за ним стояло в скобочках три восклицательных знака), в большинстве случаев, по-видимому, срабатывает специфический механизм сохранения вида, проявляющийся в самоуничтожении той или иной части особей, как то явно наблюдается, например у леммингов, пускающихся в свои безнадежные марши задолго до иссякания пищевых ресурсов данной территории…
Ай да Филин, отметил Малахов с завистью. Ведь и я о том же думал, и как думал! – мозги трещали… Думал-то я, а объяснил – он. Хорошо, пусть не объяснил, пусть всего только предложил новую гипотезу, но поди ее опровергни! Дудки. Что толку трещать мозгами, коли трещишь впустую: рабочие наброски – в лапшерезку, пар – в свисток…
Вспышка зависти прошла, и он дочитал документ уже спокойно. Критическая численность, утверждал Филин, не есть величина постоянная для каждого вида – она зависит от целого комплекса причин, или факторов, и, чем вид сложнее организован, тем больше факторов в комплексе и тем сложнее и тоньше их взаимодействие, тем непредсказуемее последствия привнесения любого, самого незначительного, на первый взгляд, нового фактора – от взаимоподавления до кумулятивных эффектов. Высчитать критическую численность такой сложно организованной формы жизни, как вид Homo sapiens, писал Филин, в настоящий момент представляется категорически невозможным; эмпирически же (при настоящем положении дел в мире) мы должны принять критическую численность человечества равной нынешней, то есть порядка двенадцати миллиардов единиц… Как это ни фантастично звучит, можно предположить, что единое информационно-эмоциональное поле, или аура, есть первый робкий шаг на пути превращения человечества в единый суперорганизм, еще не обладающий сознанием и тем более разумом (если это вообще возможно, то произойдет естественным путем не раньше, чем через миллионы лет), но уже способный воспринимать действия раздражителей и отвечать на них приспособительными реакциями, чисто рефлекторно. Можно сказать, писал далее Филин, что суперорганизм – человечество не так далеко ушло от уже упомянутой амебы, как хотелось бы, – но важно то, что он уже ВЕДЕТ себя, он уже ЖИВОЙ…
На этом восстановленный фрагмент обрывался. Дальше шли несколько абзацев сущей бессмыслицы, восстановленных условно, и запущенный Малаховым логический анализ выдал на-гора пятнадцать вариантов их прочтения, противоречащих один другому, так что, пожалуй, рассматривать эти абзацы не имело большого смысла.
Он снова вскочил, забегал по кабинету. Звякнул вызов «шухера» – Малахов не обратил на него внимания. То, что писал Филин, скверно адаптируя формальный язык науки к восприятию Нетленными Мощами, начало понемногу откладываться в голове.
Возмущенная аура человечества, бурлящее информационно-эмоциональное поле… Единое психополе человечества, регулирующее самое себя.
И – заодно уж – численность человечества…
Возможно, и у жалких леммингов существует подобное поле. Почему бы ему не существовать? Перегрузка недопустима. Лишние должны исчезнуть, до того как истощатся запасы пищи. Вид должен жить. Не особи и даже не популяция. Вид целиком. Где коренится механизм процесса – вопрос не сиюминутный, на дальнюю перспективу. Геном человека изучен вдоль и поперек – но ближе ли мы стали к пониманию явления под названием «человек»? Не смешите меня. Как насчет «пассивной» части генома, вроде бы не несущей никакой информации, но отчего-то вчетверо большей, чем «активная»? Кто-нибудь когда-нибудь ею всерьез занимался? Сомнительно…
