Хотелось в это верить.
– Я тебя прикрою, – решительно сказала Оксана, завладевая карабином.
– Не вздумай! Стрелять только в самом крайнем случае. Обо мне не тревожься, поняла?
Ему часто приходилось видеть плачущих людей. Но чтобы слезы буквально брызнули из глаз – впервые.
– Поняла, спрашиваю?
– Поняла. – Оксана всхлипнула.
– То-то.
И он встал, вновь высоко подняв обе руки.
В него не стреляли.
– Заль, – огорчился Бао, уяснив себе, что ни Фома, ни Оксана не собираются переселиться в его владения, а просят лишь беспрепятственного прохода и, если можно, провожатого. – Осень-осень заль.
Пожимая плечами – что, мол, поделаешь? – Фома с увлечением хлебал суп. Уже после первой ложки он понял, что повар из него никакой и что до сего дня он ел помои, а не похлебку. То ли лапки многоножек следовало отпаривать как-то иначе, то ли здесь шли в ход иные пряности, но разница во вкусе оказалась просто поразительной. Настоящий гурман мог бы смириться со всеми гнусностями Плоскости, если бы жил во владениях Бао.
А вот Оксану пир желудка, похоже, не радовал. Она оставалась напряженной и ела молча.
– Напласно, – подвел итог Бао. – Здесь холосо, дальсе хузе. Совсем дальсе – совсем пылохо. Мозет, лаздумаесь?
– Нет, извини. – Фома с сожалением отставил пустую пиалу, деликатно подавил отрыжку. – Я пойду дальше.
– А она? – величавым кивком указал Бао на Оксану.
– А ты у нее спроси.
– Я тут не останусь! – мгновенно ощетинилась Оксана. – Еще чего!
– Вот видишь, – сказал Фома, – она не хочет.
Бао закивал, показывая, что уважает желание гостьи, и сейчас же предложил Фоме выйти на воздух. Разговор продолжился между хибарами и огородом.
– Она не лаздумает?
– Вряд ли, – мотнул головой Фома. – Упрямая.
Бао долго молчал.
– Пылахой идей есть идти на восток, – сказал он наконец. – Совысем никакой идей.
– Это уж мне решать, – усмехнулся Фома. – До восточной-то границы доведешь по старой дружбе?
– Сылозно, – засомневался Бао.
– Что тут сложного? Плоскость разверзлась, вулкан заработал, песок плавится? Ноги отнялись? Ловушки начали за людьми гоняться, а?
– Сылозно, – повторил Бао.
– Короче. Сколько и чего я тебе должен?
Бао к тому и клонил, Фоме это было ясно с самого начала. Ай, соседушка! Не промах. Кончилось старое доброе время, когда Бао мог оказать услугу авансом. Теперь – только за наличные.
И есть резон: с соседа-феодала когда-нибудь можно потребовать должок. Бродягу надо стричь здесь и сейчас, потому что никакого «когда-нибудь» уже не будет.
– Она твоя зена? – спросил Бао.
– Даже не подруга. Просто навязалась. Вот, значит, чего тебе хочется…
– Хосется, – без обиняков заявил Бао. – Тебя пловодим. Воды дадим, еды дадим. Она останется. Договолились?
Очень кстати ударил гейзер, и разговаривать стало невозможно. Пока бесновался водяной столб, Фома успел обдумать ответ.
Отделаться от помехи было, конечно, соблазнительно. В самом деле, ну что это за команда первопроходцев – бывший феодал и неопытная упрямая девчонка с гонором не по уму? Курам на смех. Ненужный груз, гиря на ноге. Какой каторжник откажется сбросить гирю?
Поздно. Надо было сразу гнать ее в три шеи и жить в ладу с совестью. Авось девчонка не сгинула бы. Теперь остается только уговаривать ее добровольно остаться в том или ином оазисе у того или иного феодала. Для нее это лучший выход. Именно уговаривать – а не продавать.
– Нет, – сказал Фома. – Назначай другую плату.
– Холосо, – неожиданно легко согласился Бао. – Посыли со мной.
В крайней, самой убогой хижине воняло мочой. На земляном полу лежал связанный молодой китаец. На вошедших он посмотрел затравленным взглядом волка, попавшего в капкан.
Несколько секунд лицо Бао оставалось бесстрастным. Затем оно исказилось брезгливостью. Лежащий что-то пробормотал. Бао не ответил.
А Фома испытал облегчение, покинув хижину, и не свежий воздух был тому причиной. Даже опытному феодалу, не одну собаку съевшему в общении с самыми разными людьми, нечасто случается ощущать столь сильные эманации страха и ненависти.
– За что его?
– Убийца, – сдержанно сообщил Бао. – Убил отца. Нет плоссения.
– Печально, ну а я-то тут при чем? – вопросил Фома и сейчас же начал догадываться, при чем. Тогда он согнал с лица выражение недоумения и, каменея, прохрипел: – Сдурел, что ли? Почему я?..
Из оружия ему позволили взять только пистолет с одним патроном. Напрасная перестраховка: Фома не собирался смыться, перестреляв троих сопровождающих, держащихся чуть позади, вооруженных и очень настороженных. Он вообще предпочел бы ни в кого не стрелять.
Нет, Бао не сдурел. Бао знал, что делал.
Фома торговался весь остаток дня и полночи. Нет, ну почему именно он должен приводить смертный приговор в исполнение? Он что, палач? И разве у убитого нет родственников и друзей, чтобы поручить им расправу? Наконец, зачем казнить отморозка, когда во владениях Бао есть обменник! Подержать в нем преступника – и выйдет голубчик совсем другим человеком. Еще ужаснется тому, что натворил, вовек себе не простит! Готовая кандидатура для самых тяжелых и опасных работ где-нибудь в отдаленной части феода. И всем польза. А если вдруг руки на себя наложит – ну что ж, так тому и быть. Тоже приемлемый вариант, потому что и с идеей искупления все будет в порядке, и никому не придется пачкать руки палаческим ремеслом. Нет, сосед, признайся: что-то ты тут недодумал…
Бао кивал, пока он говорил, а затем решительно мотал головой: нет и нет. Убийца уже побывал в обменнике, потому что всегда был дерзок и непочтителен со старшими, и вышел из него еще хуже. Если бы дело не дошло до отцеубийства, парня ждал бы новый визит в обменник. Но убийство произошло, и теперь поздно. Обменник – не лечение и не наказание, а просто… обменник. Лотерея. Ничего общего со справедливым возмездием. Вне духа учения Кун-цзы.
В конфуцианстве Фома не понимал ровным счетом ничего. Откуда и знать о нем студенту-технарю, никогда не страдавшему чрезмерным кругозором и не стремившемуся расширить его за счет гуманитарных дисциплин? Откуда знать о нем феодалу, вечно озабоченному решением насущных практических вопросов? От соседа? Только соседу и дел – просвещать всяких варваров…
Теперь Фома прослушал целую лекцию и понял, в чем секрет успеха Бао. Китайцу не было нужды выдумывать специальную идеологию. На Плоскости идеально работало то, что придумал другой китаец два с половиной тысячелетия назад – стройная система подчинения и отеческой опеки, проверенная временем, освященная традицией. Ни Фома, ни Шредер, ни Магнуссон, ни король на Западе не смогли предложить хуторянам ничего подобного. Бао смог. На небольшом участке нечеловеческого мира торжествовал человеческий закон. И если уж сыновья непочтительность – одно из Десяти Зол по этому закону, то как назвать отцеубийство?
