– А должны?– поинтересовался Рэй.
– В общем-то так заведено. Либо дом, либо траурный зал. Но
нет так нет, ничего страшного. Косо смотреть на вас не будут.
– Они могут прийти в ротонду. Или этого недостаточно?–
спросил Рэй.
– Думаю, вполне.
– Я не намерен просидеть всю ночь в траурном зале
похоронного бюро, кланяясь старухам, которые двадцать лет меня в глаза не
видели,– повернулся к брату Форрест.– Хочешь – ступай один. Меня не жди.
– Посмотрим.
– Истинный душеприказчик!– фыркнул младший.
– Душеприказчик?– переспросил Гарри Рекс.
– Да. Отец оставил завещание. Датировано воскресеньем.
Простенькое, на одной страничке. Все имущество переходит к сыновьям. Меня он
назначил душеприказчиком. Утвердить завещание в суде отец поручил тебе, Гарри
Рекс.
Перестав жевать, толстым указательным пальцем Гарри Рекс
потер переносицу.
– Ну и ну,– озадаченно протянул он.
– Что такое?
– Месяц назад я по просьбе судьи составил подробнейшее
завещание.
Забыв о еде, братья обменялись недоумевающими взглядами.
– Наверное, старик передумал,– сказал Гарри Рекс.
– А что было в том завещании?– спросил Рэй.
– Извини. Судья являлся моим клиентом. Информация
конфиденциальная.
– Ничего не понимаю,– проговорил Форрест.– Вынужден признать
свою полную юридическую безграмотность.
– Силу имеет лишь последнее завещание,– объяснил Гарри
Рекс.– Оно автоматически отменяет все предыдущие. То, что было подготовлено
мной, теперь просто не существует.
– Почему же ты не хочешь сказать, о чем в нем говорилось?–
спросил Форрест.
– Потому что как юрист я не имею права обсуждать последнюю
волю своего клиента.
– Но ведь твое завещание потеряло всякую силу, так?
– Да. Тем не менее я не произнесу о нем ни слова.
– Жаль.– Форрест пристально посмотрел на Гарри Рекса, и все
трое принялись жевать.
Интуиция подсказала Рэю: во что бы то ни стало необходимо
ознакомиться с первым завещанием, и как можно быстрее. Если в нем упоминаются
темно-зеленые коробки, то Гарри Рексу о них известно. Если ему это известно, то
деньги должны быть срочно перемещены из багажника «ауди» в отцовский стеллаж:
ведь они – часть наследного имущества, опись которого приведена в официальном
документе.
– А не лежит ли где-нибудь в кабинете судьи копия твоего
завещания?– небрежно осведомился Форрест.
– Нет.
– Точно?
– На сто процентов. При составлении нового завещания старое
просто уничтожается. Вряд ли завещателю захотелось бы, чтобы наследники
вступили в бессмысленный спор о том, какому документу верить. Некоторые старики
уточняют свою последнюю волю чуть ли не ежегодно, и мы, их юристы, обязательно
сжигаем старый текст. Судья свято придерживался этого правила: как-никак он
тридцать лет вел дела, связанные со спорами о наследстве.
Явное нежелание Гарри Рекса делиться с братьями информацией
об их усопшем отце лишало дальнейший разговор всякого смысла. Рэй решил выждать
момент, когда он сможет остаться с другом семьи наедине.
– Мэйгарджел уже наверняка посматривает на часы,– заметил
он, поворачивая голову к Форресту.
– Тогда в путь.
Вслед за Мэйгарджелом его ассистент вкатил в ротонду
задрапированные темно-красным бархатом носилки, на которых стоял фоб. За ним
шествовали братья и торжественно вышагивал эскорт – двенадцать бойскаутов в
форме цвета хаки.
Поскольку судья Ройбен В. Этли с оружием в руках защищал
интересы страны в годы Второй мировой войны, дубовый гроб был покрыт
звездно-полосатым флагом. Отдавая честь капитану армии США, вытянулся по стойке
«смирно» взвод резервистов. В центре ротонды, возле деревянных этажерок с
букетами цветов, стоял Гарри Рекс в строгом черном костюме.
Церемонию прощания счел своим долгом почтить каждый юрист
округа. Присутствовали также представители местных властей, мэр города,
начальник управления полиции, судейские чиновники, депутаты. С балюстрады
второго и третьего этажей за процедурой наблюдали жители Клэнтона.
В соответствии с традицией Рэй заставил себя надеть
темно-синюю пару, купленную тремя часами ранее у Поупа, единственного на весь
город торговца готовой мужской одеждой. Костюм ценой в триста тридцать долларов
являлся самым дорогим в магазинчике. Поуп настойчиво предлагал скидку, однако
Рэй отказался. Форрест выбрал костюм серого цвета. Стоил он на пятьдесят
долларов дешевле и был оплачен Рэем. Галстука Форрест не носил уже лет двадцать
и поклялся, что не сделает исключения даже для похорон. Переубедить его
оказалось под силу лишь Гарри Рексу.
Братья стояли у изголовья, Гарри Рекс занял место ближе к
изножью. Между ними высился установленный Билли Буном, бессменным уборщиком
здания, пюпитр с портретом усопшего. Написан портрет был лет пятнадцать назад,
причем все в городе знали, что работа местного художника не произвела на судью
особого впечатления. Полотно висело в комнате отдыха председателя суда, двойные
двери надежно скрывали его от посторонних глаз. После того как Ройбен В. Этли
оказался не у дел, отцы города поместили портрет в зале заседаний, прямо над
кафедрой.
Расписание процедуры по минутам было отпечатано на листках
плотной желтоватой бумаги, которые дежуривший у дверей служитель вручал каждому
входящему. Рэй не отрывал глаз от набранных готическим шрифтом строчек: ощущая
себя в центре внимания, он избегал встречаться взглядами с присутствовавшими.
Прочитанная его преподобием молитва была краткой – оба брата настояли на том,
чтобы не затягивать прощание с усопшим. Похороны были назначены на завтра.
Затем вперед выступили бойскауты, и сестра во Христе Оледа
Шумперт из церкви Святого Духа низким контральто начала выводить первые строфы
скорбного псалма «Сольемся воедино за рекой». Никакой поддержки ее мощному
голосу не требовалось. Грустная песнь вызывала слезы. Даже Форрест смахивал
временами с ресниц непрошеную влагу, щеки его подрагивали.
Стоя у гроба и вслушиваясь в печальные звуки, что эхом
отдавались от свода ротонды, Рэй впервые ощутил всю тяжесть потери. Сколько
замечательных дел могли бы осуществить они втроем, как многого сыновья
легкомысленно не успели! Но жизнь есть жизнь. Отец шел по ней своим путем, дети
– своим, и каждый был доволен.
