Наконец дверь распахнулась, и в комнату вошел Форрест –
один, без охраны, без наручников. Не произнеся ни слова, он уселся напротив
брата, сложил на столе руки, как бы погружаясь в медитацию. Голова его была
обрита, электрическая машинка сохранила лишь ежик коротких, не более четверти
дюйма длиной волос. Чисто выбритое лицо, заметно постройневшая фигура, цвета
хаки рубашка с маленьким воротничком и двумя нагрудными карманами. Она так
напоминала армейскую, что у Рэя невольно вырвалось:
– Не клиника, а лагерь для новобранцев.
– Условия здесь и вправду суровые,– тщательно выговаривая
каждый слог, отозвался Форрест.
– Тебе промывают мозги?
– Именно так.
Поскольку приехал Рэй исключительно для того, чтобы навсегда
разрешить проблему денег, его следующий вопрос касался именно их:
– И что они тебе обещали за семьсот долларов в день?
– Новую жизнь.
Рэй одобрительно кивнул. Форрест безучастно смотрел на брата,
как если бы разговор шел с абсолютно посторонним человеком.
– Через двенадцать месяцев?
– Не раньше.
– Это обойдется в двести пятьдесят тысяч долларов.
Форрест едва заметно пожал плечами: какая разница – год,
два, три.
– Сидишь на транквилизаторах?– попытался спровоцировать его
Рэй.
– Нет.
– А похоже.
– Нет. Их здесь не применяют. Не поверишь, но это так.–
Голос Форреста чуть повысился.
Рэй вспомнил о тикающих часах: ровно через тридцать минут
сюда войдет Эллисон, чтобы проводить его до машины. К делу, к делу! Посмотрим,
что Форрест согласится признать.
– Я еще раз взглянул на завещание,– раздельно произнес он,–
и сравнил его с повесткой, которой судья призывал нас к себе седьмого мая.
Подписи здорово отличались.
– И?..
– Не знаю, чья там действовала рука, но почти уверен – твоя.
– Обратись в суд.
– Ты ничего не отрицаешь?
– Зачем?
«Зачем?» – с отвращением мысленно повторил Рэй. Последовала
долгая-долгая пауза.
– Повестку я получил в четверг. Отправлена она была из
Клэнтона в понедельник, в тот самый день, когда ты повез отца к Тафту. Вопрос:
как ты умудрился справиться со старым «Ундервудом»?
– Я не обязан отвечать на твои вопросы.
– Ошибаешься. Ты должен рассказать мне все. Ты выиграл.
Судья мертв, особняк превратился в пепел, деньги – твои. Интересует все это
только меня, но ведь и мне осталось совсем недолго. Рассказывай.
– Пачка ампул морфия у судьи уже была.
– И ты отвез его к Тафту на инъекцию, тут нет никаких
вопросов.
– Но это важно.
– Почему?
– Потому что отец почти не мог двигаться.– По лицу Форреста
скользнула неясная тень.
– Его мучили боли,– напомнил Рэй, надеясь разбудить в душе
брата хоть какое-то чувство.
– Да,– бесстрастно подтвердил тот.
– И если бы одна доза морфия оказалась чуть больше, особняк
остался бы в твоем распоряжении?
– Примерно так.
– Когда ты объявился в Клэнтоне?
– Мне еще в школе плохо давались даты.
– Не валяй дурака, Форрест, пожалуйста. Умер он в
воскресенье.
– Я выехал туда в субботу.
– За восемь дней до его смерти?
– По-видимому.
– Для чего?
Брат опустил подбородок, прикрыл веки.
– Он позвал меня к себе. Я и представить не мог, как он
постарел, каким стал беспомощным.– Форрест глубоко вздохнул, раскрыл глаза.–
Боли были ужасными, лекарства не помогали. Мы сидели на крыльце, рассуждали о
войне и о том, как все изменилось бы, не погибни Джексон
[29]
в Ченселлорсвилле.
Судья все время дергался, так докучали ему боли. Временами у него перехватывало
дыхание. Но все же он говорил и говорил. Мир между нами так и не установился,
но в этом уже не было нужды. Я приехал, а другого ему и не требовалось. Однажды
ночью, когда я спал на кушетке в кабинете, меня разбудил дикий крик. Я бросился
в спальню – отец лежал на полу, скрючившись от невыносимой боли. Я уложил его в
постель, помог ввести в вену морфий, и он успокоился. Шел четвертый час утра.
Сон как рукой сняло, я отправился бродить по дому…
Повествование прервалось, но запущенный Эллисон хронометр
продолжал отсчитывать минуты.
– …и нашел деньги,– договорил Рэй.
– Какие деньги?
– Те, которыми ты оплачиваешь свое пребывание здесь.
– А-а, вот ты о чем.
– Об этом, Форрест, об этом.
– Да. Я обнаружил их там же, где и ты. Двадцать семь
коробок. В первой лежали сто тысяч долларов. Произведя примитивный подсчет, я
растерялся. Что делать? Просидел до рассвета, глядя на пачки банкнот, боясь, что
судья вдруг встанет, зайдет в кабинет – и надеясь на это. По крайней мере я
услышал бы какое-то объяснение.– Форрест повел рукой.– К восходу солнца у меня
созрел план. Почему бы не позволить тебе распорядиться деньгами? Ты – первенец,
ты – любимый сын, блестящий знаток права, ты – единственный, кто пользовался
доверием отца. «Не буду спускать с Рэя глаз,– сказал я себе,– потому что он
лучше меня знает, как поступить». Закрыл шкаф, придвинул кушетку и чуть было не
отправился просить у судьи совета, но понял: хотел бы отец поставить меня в
известность, так бы и сделал.
– Когда ты сел за машинку?
– Где-то после обеда. Отец спал в кресле под старым платаном
на заднем дворе. К тому времени ему стало гораздо лучше, морфий все же помог.
– А в понедельник ты повез его в Тьюпело.
– Да. Он намеревался даже сам сесть за руль, но я не дал.
– И спрятался возле клиники в кустах жасмина.
– Много же ты успел разузнать.
