Ему было бы проще, упрекай его Александрина, дескать, я тебя с того света вытащила, а ты, мерзавец, не ценишь. Тогда можно было сказать: «Если бы ты тонула, я тебя спас, а потом все время напоминал, что ты мне всем обязана, порядочно было бы?» Но она молчала. Ни разу не заговорила о той страшной ночи. Мирон, конечно, не знал, что на самом деле его откачала Катя. Но, даже если бы это сделала Александрина, она вела бы себя так же. Стомахин чувствовал себя паршиво: жена не требовала благодарности, наоборот, будто тоже старалась забыть то отравление, а он злился на нее ни за что. Способ отдохнуть от таких моральных трудов известен каждому взрослому человеку. И Мирон пристрастился к водке.
– Прямо спивается? – уточнила Катя.
– В процессе, – мрачно объяснила Александрина. – Но прогрессирует быстро. Когда хлестал коньяк и виски дома или на людях, но при мне, все контролировалось. А теперь повадился нажираться один. Ужинает, видишь ли, с бутылкой, измотан до того, что не замечает, когда именно перебирает.
– Изменяет? – прямо спросила Трифонова.
– Не ловила еще. Но слухи доходят. Вокруг девки вьются. Я думала, высокие тощие блондинки вроде тебя. А скатала в клуб, где он отдыхал от дневных трудов самостоятельно, и увидела табунок коренастых брюнеток. Кать, напомни ему, кто его идеал.
– В койке?
– Да, – твердо сказала несчастная.
– Категорически отказываюсь, – покачала головой Катя. – Это немыслимо. Ты в отчаянии, поэтому несешь чушь. Послушай меня внимательно, и согласишься, что нужен другой выход. Мы с Мироном случайно познакомились на вечеринке. Наверное, я с ним разок танцевала. Или просто трепалась минут десять? Не важно. Я была там со своим бывшим и на остальных не зацикливалась. Но ему очень понравилась. Это выяснилось тоже случайно. Мы с хозяйкой вышли на площадку, а он спускался по лестнице и рассказывал кому-то по телефону, какую замечательную медсестру Катю встретил. Понимаешь, дом был странный. Хозяин – мрачный тип себе на уме. А его жена любила повеселиться. И устраивала «танцы с вином» для сокурсников своего ненаглядного. Тот учился на мужском техническом факультете. А она на женском в педе. Вот и сотворила компанию, в которую мальчики слетались на девочек, а девочки на мальчиков. Стомахин полагал, что я, как все другие, буду теперь тусоваться с ними. Только я туда больше не вернулась, – Катя забалтывала Александрину и боялась, что та сорвется и впадет в истерику. Но подруга беззвучно внимала. И Трифонова продолжила: – Года через полтора, когда мы с бывшим расстались, мне понадобилась о нем кое-какая информация. И я позвонила хозяйке. Она мне поставила условие – сообщит, что выяснит, на очередном междусобойчике. Я и в ад готова была спуститься. Зашла. Она не обманула. Я тоже честно слонялась по квартире, трепалась. Мне казалось, что хозяева пытаются меня удерживать. В голову же не пришло, что они сообщили Мирону о моем появлении. В общем, я решила, что отработала полученные сведения, простилась и… На первом этаже столкнулась с этим чокнутым влюбленным, который едва успел примчаться… Дальше ты в курсе. Он подвез меня на Большую Садовую, мы вышли из машины. А ты возвращалась домой и нас увидела.
– Кать, ну, что тебе стоит. Ты же с ним жила и вила из него веревки!
– Стоп, Александрина. Я не закончила. Давай считать вместе. Двадцать пять лет он распрекрасно жил сам по себе. Мы впервые встретились на десять минут, он увлекся. Потом еще полтора года спокойно обходился без меня. И, если бы не застал на вечеринке во второй раз, продолжил бы в том же духе. Ваш кризис длится тоже полтора года. Он не сделал ни одной попытки меня разыскать, хотя это совсем несложно. Вот своему бывшему я позарез была нужна, так нашел. Работу сменила, переехала на другой конец города из общаги, ничего не помешало. О какой любви Мирона ко мне ты говоришь? Нет ее. Не исключено, что вообще не было. Парень вообразил себе что-то, мы оказались в постели. Он понял, что я его не люблю, и решил добиться взаимности во что бы то ни стало. Избалован ведь бабами до предела. По-моему, это чистая правда.
– Не убедила, – резко тряхнула головой Александрина и сморщилась как от боли.
– Жаль, – простонала Катя. – Тебе дать обезболивающее?
– Нет, спасибо. Я прошу тебя…
– Как ты себе это представляешь, мученица? Я его соблазнила, допустим. Подчеркиваю, я его, а не он меня. Потому что на фиг ему это не нужно. И что дальше?
– Теперь ты меня выслушай. Помнишь, я познакомилась с Мироном, мы втроем выпили шампанского на Спиридоновке. Вы остались дома, я ушла на Большую Садовую. Ты собиралась порвать с ним. А я тащилась по улице и думала, нет, была уверена, что, если вы расстанетесь, вас раз в пять лет неожиданно будет выносить друг на друга. Неизбежность, которая свела двоих на вечеринке и через много месяцев столкнула на лестнице, будет действовать вновь и вновь. Она – часовой механизм бомбы. Увиделись, и рвануло. Вы обнаруживаете себя в каком-нибудь дорогом логове и трахаетесь пару недель, не приходя в сознание. Потом ты осознаешь, что не любишь его, и сбегаешь. Он мается и возвращается ко мне.
– Все не так, – заявила Катя. – Когда-то фантазия навязала тебе эту историю. Прости, но в тот момент ты и представить себе не могла, что выйдешь замуж за Стомахина. Какое там замуж, мысль о свидании казалась безумной. Ты заранее воображала, как будешь прощать ему все заплывы в мою сторону. И так пыталась усмирить свою ревность. Милая моя, хорошая, ко мне больше ревновать не стоит. Я же все тебе объяснила.
Александрина медленно поднялась.
– Я пойду. Не провожай, сиди. Мне тяжело далась эта просьба.
– Мне тоже, – призналась Катя. – Постарайся восстановить равновесие в себе. И мы подумаем, что делать.
Александрина Стомахина вышла в холл и быстро вернулась. Положила на столик вырванный из блокнота глянцевый листок.
– Это памятка для тебя. Вот здесь Мирон завтра в восемь вечера будет надираться. Если захочешь…
– Не мечтай, – просипела Трифонова, хотя собиралась крикнуть.
Через минуту хлопнула дверь. Раздавленная Катя взглянула на записку. Дорогой ресторан. Мода на него прошла, а привычка к месту у богатых консерваторов осталась. И теперь они могли без помех, которые всегда создает ажиотаж, завтракать там, обедать и ужинать. Приезжали семьями с детьми, заглядывали с деловыми партнерами. Якобы случайно встречали одиноких чиновников и подсаживались к ним, хотя столик на чиновничье имя заказали сами. Любовниц не водили, потому что всегда могла зайти жена с приятельницами, чтобы съесть два-три листа салата и запить минеральной водой без газа. В общем, самое то место, чтобы накачиваться в воскресенье. Мирон действительно свихнулся.
Трифонова долго не шевелилась в кресле. Потом медленно и неотрывно допила вино из горлышка. Поставила бутылку. И заплакала от жалости ко всему человечеству и своей беспомощности. Особенно несправедливым казалось то, что дождь смыл с асфальта переписку неведомых москвичей. Но это уже белое сухое действовало.
Глава четвертая
В воскресенье с раннего утра Катя места себе не находила. Александрина всегда помогала ей радостно и бескорыстно. Чего только стоил их приход в гости к трупу. Разве без подруги она выдержала бы такое испытание? Впрочем, труп был потом. А сначала она за руку выводила Трифонову гулять по вечерам. Приучала ходить по городу, не озираясь и не шарахаясь от подворотен. Не исключено, что медсестра до сих пор безвылазно сидела бы в какой-нибудь тесной норе и глотала антидепрессанты. Да еще состояла бы на учете у психиатра. И вот впервые Александрина обратилась за помощью, а Катя самоустранилась. Да, выход из ситуации вчерашняя гостья предлагала безумный. Да, лезть в отношения мужа и жены не стоило. Но ведь они не в пустыне от жажды вдвоем умирают. Неужели совсем ничего нельзя сделать? Неужели бросить близкого человека на произвол повернувшейся к нему вертлявым задом судьбы – единственный разумный выход? Двух близких людей. Мирон ей ничего плохого не сделал, это она его измучила и бросила. Неужели им помочь некому? Так не бывает, Александрина сама внушала это всем подряд.
