– Не перегорел кто-то из твоих мальчиков? Упертый тип. Тебе такие нравятся?
– Нет. Но по твоему совету я начала менять старый букет на новый каждый вечер. Правда, рука не поднимается выбрасывать. Кладу на подоконник на лестнице. И веришь, к утру исчезают, – отчиталась Трифонова.
– Кто бы сомневался, – открыто и легко засмеялась Александрина. – Для людей, даже живущих в таком доме, это единственный шанс насладиться розами в больших количествах. Доброе дело делаешь для какой-то одинокой женщины.
– Я не специально, – улыбнулась Катя. – Выпить хочешь? В холодильнике все еще стоит твоя бутылка белого сухого.
– Трифонова, Трифонова, – горестно взвыла подруга. – Зайди в интернет, поинтересуйся, на какое чудо равнодушно смотришь уже пару недель. Из вредности не буду прикладываться. Сама употребишь, начнешь смаковать и не остановишься, пока не уговоришь все ноль семь, вот тогда мне станет хорошо.
– Ради этого я готова на многое. Но тоже не сегодня. Ладно, пусть ждет своего часа. Когда пришлю фотографию пустой тары, знай, я вспомнила про тебя и пожелала всего наилучшего.
Подруги устроились в гостиной. Александрина подложила под бок подушку.
– Слушай, Кать, я тут всего третий раз. Но у меня такое ощущение, будто с детства хожу сюда к тебе в гости. Настолько твое пространство. Пусть бы хозяева остались в Америке навсегда.
– Я не против. Так чем ты занималась в субботу? – перевела стрелки Катя.
– Твоим седовласым высоким импозантным преследователем, – усмехнулась Александрина. – Как и обещала.
– Погоди, я не называла его преследователем. Он мне не досаждает, не мешает. Всю эту неделю тоже попадался на глаза по утрам и вечерам. Раз в кафе зашел, когда я опустошала чайник на террасе. Поклонился слегка. Я уже немного привыкла, вежливо киваю в ответ.
– В тебе потрясающе сочетаются недоверчивость и легкомыслие, – строго напомнила Александрина. – У тебя было чувство, будто мужик за тобой охотится. Могло ведь и не обмануть. Всегда лучше принять меры заранее.
– Я бы без тебя давно сдохла, – медленно произнесла Трифонова.
– Сейчас я тебе опишу свои злоключения, и постарайся не сдохнуть со мной, – Стомахина опять посмеивалась, иначе Катя заволновалась бы.
В пятницу, вернувшись от Трифоновой, Александрина отправила Мирона на конгресс с какой-то невнятной темой в Питер. Он и не предполагал, что девушки до сих пор общаются. Если честно, жена старалась разорвать все свои прежние связи. А любое воспоминание о Кате грозило молодому Стомахину нервным срывом, поэтому именно ее следовало забыть напрочь. Александрина продержалась год. Потом написала подруге с Большой Садовой. Оказалось, та не меняла адрес электронной почты. И переписываться они начали, будто просто разъехались из съемной квартиры в отпуска.
Умница Катя все всегда понимала. Она никогда не интересовалась Мироном, вообще семейную жизнь подруги не затрагивала ни в сообщениях, ни в незатейливой болтовне, когда они изредка встречались в городе. Боялась ли Александрина, что рано или поздно Катя, обидевшись на что-нибудь, расскажет ее мужу правду про реанимацию на Спиридоновке? Нет. Когда она велела Карине беречь уникальную начальницу, душой не кривила. Таких, как Трифонова, на свете было очень мало. Стомахина знала всего одну чокнутую медицинскую сестру с врожденной непоколебимой порядочностью. И терять ее из-за того, что муж испытывал к ней болезненную привязанность, была не намерена. Она не исключала, что рано или поздно их пути окончательно разойдутся, и мрачно твердила себе: «Только не по моей вине».
Если бы в субботу нашелся кто-то, чтобы спросить, как она себя чувствует, услышал бы в ответ: «Упоительно». Причину объяснить Александрина не сумела бы. Нашла повод вспомнить юность? Ей было всего тридцать пять, не тот возраст. Да и оценила давно эту бедную, суетливую, нервную, перенасыщенную чужими интересами пору по достоинству. Радовалась, что сможет побегать по московским улицам, как дворняга, а не выгуливаться на дорогом поводке, как породистая? Она обожала свой усыпанный бриллиантами поводок. И, кстати, умела из него незаметно выныривать и залезать обратно. Хотела во что бы то ни стало помочь Кате? Но той явно не грозила опасность. И вообще, Трифонову здорово было выручать, когда они были вдвоем. А одной могло быть скучновато. Но, что делать, склонность к куражу без повода была ее натурой. Александрине не нужно было ни вызывать, ни подогревать ее алкоголем, людьми, случайностями. Накатывало иногда. И главной удачей было, если в эти минуты в ней кто-нибудь нуждался.
Итак, она не просто не надела кольца, но еще и роскошные серьги сняла. Облачилась в джинсы, кроссовки, пуловер, куртку. Прихватила маленький рюкзак. Все было слишком дорогое, но Стомахина, взглянув на себя в зеркало, удовлетворенно сказала:
– Класс. Вылитая хипстерша.
Вызвала такси. Она обещала Кате разобраться с непростым таинственным мужчиной и не собиралась палиться на том, что вылезет из своего норовистого «Порше». Вообще-то от их «Золотой мили» до дома Трифоновой можно было дошагать пешочком меньше чем за час. Но на такие подвиги Александрина способна уже не была. Не из спеси или гордыни. В проклятых кроссовках ей было слишком неудобно. Думала, наденет и понесется, как когда-то. Бегом по свихнувшемуся октябрю, вообразившему себя августом и все не желающему переубеждаться. Не тут-то было. Ей мучительно не хватало высоких каблуков. Пятки, казалось, проваливались сквозь землю, икроножные мышцы откровенно болели. «Неужели к шпилькам можно так привыкнуть? Неужели они становятся продолжением ног, а не удобная спортивная обувь? – недоумевала девушка. – Век живи, век учись. Я считала, что знаю о человеческих прикидах все».
Седовласого красавца она заметила через две минуты. Трифонова была права. Мимика и частые повороты головы простили его лицо. «Где я его видела? Ну где? – забился в храброй разведчице вопрос, терзавший и ее подругу. – Он из нашего круга? Похоже. Самоуверенный и холеный тип. Действительно смотрится здесь как инопланетянин. Не зря Трифонова запсиховала. Вроде тоже центр, тоже в обносках никто не бродит, а его уровень явно выше. Нет, все-таки где Катя их находит? Мирона на какой-то дешевой студенческой вечеринке на окраине в себя влюбила. Эти, как их, Егор и Коля сами к ней в клинику пришли и синхронно втюрились. А седой? На улице неровно к ней задышал? Прогрессирует девушка. Скоро выйдет на Тверскую, а мужики через одного на коленях стоят и серенады поют. Интересно, почему он поседел в свои сорок с небольшим? Кажется, Трифонова говорила, что это наследственность, а не жуткие переживания. Какие у него могут быть ужасы в жизни? Те же, что у Стомахиных и им подобных. И ничего, как новенькие все. Боже, где, где, где? На каком вернисаже, на какой премьере или благотворительном мероприятии я его встречала? Нас представляли друг другу? Я запомнила бы, у меня нормальная память. Что предпринять? Пошатаюсь за ним. Вдруг в голове прояснится».
Катя, уезжая, отнеслась к порыву Александрины не очень серьезно. Что можно было выяснить, наблюдая за человеком, который просто ходит по улице? Наверняка подруга, рассудив здраво, никуда не двинется из своей квартиры. Если бы, сидя в гостиной родительского дома и медленно впадая то ли в транс, то ли в депрессию, она знала, что Стомахина бдительно следит за раздражавшим ее незнакомцем, ей было бы гораздо веселее. А тот с точки зрения ищейки действительно вел себя подозрительно. Он искал Трифонову, поклясться можно было. Видимо, в эту пору по субботам она ходила завтракать. Седовласый неспешно прогулялся до кафе. Ненавязчиво оглядел посетителей на веранде и не зашел. Сделал круг. Принялся мотаться вдоль дома Кати, изредка останавливаясь возле забора и посматривая во двор.
