– Это инструкция? – слабым голосом поинтересовалась Катя.
– Угу, руководство к действию на случай, если придется начинать сначала. Кать, я надеюсь, мы друг на друга за правду не сердимся. Когда-то ты, играючи, справилась с наследным принцем Мироном. Но он на пять лет моложе тебя и на семь меня. Он пока не вправе казнить и миловать. А этот – суровый король, рубящий головы с плеч. И он на десятилетие старше. Если сомневаешься в себе, если опять не готова к взаимности, отползай, чтобы не доиграться, не рискуй. Добром прошу.
– Но он мне дико нравится! Я часто о нем думаю! Плевать, что старше. Главное, что выше! Ты не представляешь, как надоело смотреть на мужские макушки сверху! Там почти у всех лысина светится! – вырвалось у Трифоновой. Язык прикусывать смысла уже не было.
– Что? – Стомахина вцепилась в край дивана, словно боялась, что ее подкинет вверх, как недавно Катю. – Ты влюбилась? Свершилось? И по самому опасному для здоровья варианту «связался черт с младенцем»? Ты – это ты, что тут скажешь.
– Я – это я, – неуверенно повторила Катя. И жалобно спросила: – Или уже нет?
Вместо ответа Александрина сказала:
– Мне необходимо обмозговать ситуацию. Кать, поклянись, что ничего не наворотишь.
– Буду только работать в клинике.
– Это лучшее, что ты можешь сделать, – с облегчением признала Стомахина.
И уехала домой осуществлять мозговой штурм.
Глава восьмая
Кате Трифоновой размышлять было не о чем. Она прекрасно услышала Александрину. Крупный самостоятельный жесткий бизнесмен мог оказаться ей не по зубам. Его любовь, если речь вообще шла о любви, а не о развлечении под настроение, была грузом ответственности за собственное поведение, а не божьей коровкой, невесомо опустившейся на руку на счастье. Так стоит ли огород городить? Все, чего она хотела последнее время – работа, замужество и дети. Раньше мечтала влюбиться как одержимая. Изводилась годами. Считала себя неполноценной бесчувственной кретинкой. А замаячило что-то похожее на горизонте, испугалась. «Я не потяну, – грустно и спокойно думала она. – Любовные отношения с мужчиной – это величайшая трата энергии. Там первое время не подпитываешься, а только отдаешь. Иногда постоянно, без конца отдаешь, как пойдет. У меня ее уже попросту нет в нужном количестве. И страсть я давно цинично называю «страсти-мордасти». Сил не хватит выжить в остром помешательстве. Этот невыносимо яркий утренний свет даже в пасмурную погоду. Дневная отстраненность от всего, всех, в том числе самой себя. Безумное отчаяние вечером. Мучительная ночная бессонница. И все ради мига, когда он появится и обнимет? Прильнешь, едва успеешь ощутить, что не зря ждала, что все на самом-то деле замечательно. Потом в постели, как Иван заметил, себя не помнишь. А утром сначала». Картинка могла отвратить от любви кого угодно. Но Трифонова помнила ее такой. Другой не случилось. Ей действительно требовалось много мужества, чтобы решиться повторить. То, что любовь разная с разными мужчинами, девушке было невдомек.
Она решила остановиться и выбросить Станислава из головы, пока не поздно. Удалила фотографию из айфона, правда, трепетной рукой и с четвертой попытки. Но удалось. Когда сталкивались на улице, коротко взглянув, отводила глаза. И чем чаще это проделывала, тем сильнее хотелось обернуться и жадно рассматривать его. А он, как назло, стал приветливо улыбчив. Казалось, вот-вот остановится мило поболтать. Немного помог пятничный звонок Коли:
– Катя, давай завтра встретимся пораньше и уйдем в московские дебри.
– Давай, – парень еще никогда не слышал в ее голосе такой лихорадочной готовности. – В котором часу приступим к экспедиции?
Договорились встретиться в одиннадцать на Триумфальной площади.
Катя принялась общаться с друзьями. Петер, кажется, был готов расстаться с упрямой Эрикой. Выбрал нездоровую еду и то острил по этому поводу, то философствовал напропалую. Трифонова не предполагала в немцах столь обильных залежей черного юмора. Впрочем, парень был наполовину англичанином.
Иван в Хельсинки встретил неприкаянную американскую туристку. «Катенька, – писал, – у нее родители – ирландцы. Я всегда предпочитал артистических женщин. Они яркие, остроумные, праздничные, хоть и взбалмошные. Настроение меняется часто, соответственно, и планы мужчины не статичны. Этакий тренинг на быстрое принятие решений – на яхту, в самолет, в койку, на Гавайи, в Париж? Я полагал, что с «артистками» нахожусь в своей бизнес-тарелке. И вдруг мне понравилась уравновешенная молодая дама. Она предсказуема в меру, в меру, как существо иного образа жизни и другого пола, загадочна. Оказывается, рядом с женщиной можно отдыхать». Трифонова, немного зная американок, подумала, что та, которую по доброй воле занесло в октябре в невыносимо тоскливую Финляндию, не совсем нормальна. Ладно, не совсем обычна. Она не должна подозревать о существовании такой страны на задворках Европы. Ивану суждены были продвинутые бабы, что бы это в его случае ни значило.
«Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – ответила она. – Не загадывай ничего на будущее, не перегревай, а то закипит и испарится. Живи сиюминутными чувствами. Отдыхается? Вот и отдохни. А там посмотришь». «Живи сиюминутными чувствами, – передразнила она себя. – Сама же фотографию Станислава удалила». Но Иван был мужчиной. И любви-муки не желал. Стоило пахнуть недопониманием, как отвратительными духами, или возникнуть намеку на претензии со стороны избранницы, он разворачивался и уходил, бурча, что ни жены, ни тем более матери из нее не выйдет. А Катю Александрина предупредила: «Не способна на взаимность, отползай». И повторять ей это несколько раз не нужно. Она помнила, что ей наговорил Мирон Стомахин всего-то через три года после расставания. Вообразил спьяну, будто девушка приползла к нему мириться. А если бы действительно задумала его совратить по новой? Лучше не воображать себе следующее утро.
«И все-таки ты не права, – грызла себя Трифонова. – Станислав тебе нравится. Но как ваши отношения будут развиваться, если ты не дашь им начаться?» Егор с Колей совмещались легко. Если бы не безумие с розами, она как-нибудь выбрала бы одного. Переспала бы по очереди. Ведь так и вышло. Нетерпеливый айтишник отпал. И больше нет проблемы… Точно нет? Спасибо Александрине. Надоумила, что делать с цветами. Неделя кончилась, пять букетов пристроены. Вон последний стоит, глаз радует. «Ты сама себе зубы не заговаривай, – вызверилась Катя. – При чем тут розы? Почему ты трусишь? Даже думать о Станиславе боишься». Обвинение в трусости было сильным и действенным. Еще день-два назад. Но сегодня к активности не подталкивало. Зачем пережевывать то, что и так глотается, как вода? Нужен Станислав, готова рискнуть, отказывайся от инженера. Завтра же. Сейчас же. И фланируй по району, меняя тряпки, жди, когда седовласый бизнесмен возжаждет общения.
«Это унизительно, – подумала Трифонова. – С Колей мы на равных – два трудящихся москвича с иностранными дипломами. А Станислав – разборчивый богач. Переехал поближе, будто вооружился увеличительным стеклом. И разглядывает меня через него, как букашку. Решает, достойна я его или нет. Пошел он, естествоиспытатель хренов». Наконец-то! Девушка попала себе точнехонько в нерв и взвилась. Ее уже достали сравнения с насекомыми. Один стрекозой обзывал, второй без лупы совсем не видит. Страшно представить себе, кем она для него является. Надо было бы, уже сто раз мог подойти. Имена-то свои они друг другу назвали. В сущности им предстояло возобновить знакомство, а не знакомиться. А даже если второй вариант? Стесняется он, что ли? Как же! Пялиться не стыдно, только по-человечески заговорить как-то неловко.
