Это были не грустные мысли. Просто констатация фактов. Она так же считала остатки перевязочных материалов в конце каждого месяца. И невдомек ей было, что именно Станиславу нельзя было первой говорить про усталость от недомерков и милые черты лица. Он должен был избрать ее и прийти сам, то есть характером больше напоминал Ивана, чем Мирона. А там уже болтай, что хочешь. Про высокий рост и красоту ему понравилось бы, как любому мужчине. Только дур седовласый не терпел. Но Катя Трифонова и не была дурой. «Все к лучшему. Хоть розы кончатся. Надоело», – сказала она себе. И ушла в интернет, как раньше люди уходили в запой.
Глава девятая
Субботняя многочасовая прогулка и здоровый секс с инженером Колей усыпляли Катю Трифонову до десяти часов утра воскресенья. Она рано ложилась, поэтому в выходные в семь тридцать уже чистила зубы. Однажды проспала до четверти девятого и глазам своим не поверила. Решила, что часы еще вечером остановились. Спустила ноги с кровати точно в тапочки, накинула коричневый атласный халат и отправилась было ставить чайник. Ее зеленый чай нельзя было заваривать кипящей водой. Она успевала остыть до нужной температуры, пока девушка занималась гигиеническими процедурами.
Неожиданно захотелось чего-то эдакого. Не дойдя до кухни, она распахнула окно в гостиной. Холодный ветер только этого и ждал. Ворвался в комнату, проник через открытую дверь в соседнюю и по-хозяйски начал проверять все углы. Даже занавесками попытался играть, но отвлекся на настенный календарь в спальне. Тяжелые глянцевые листы не дались, презрительно сохраняя неподвижность. Ветру они не сильно-то и нужны были. Катя быстро озябла, но нахальный гость ей понравился.
День выдался хмурый. Кажется, поздний уже октябрь пришел в норму и говорил: «Что это со мной? Я не август, даже не сентябрь. У меня полно своих дел. Надо наверстывать. Трава вон зеленющая, какие-то безумные мелкие цветочки цветут, листопада даже пробного еще не устраивал, дождем землю не охлаждал, про ночные заморозки совсем забыл. Ничего, день-два, и от этого летнего безобразия следа не останется». «Давай, извращенец, действуй, наконец, – подумала Катя, закрывая окно. – Давно пора. А то я поддалась на твои чудачества и начала встречаться с двумя мужиками. Была бы обычная слякотная осень с пальто, шляпой, зонтом и сапогами по щиколотку в грязных лужах, когда носа из дома не хочется высовывать, еще посомневалась бы. Не исключено, что и айтишник с инженером тоже. Им пришлось бы обеспечивать культурную программу под крышей. Это деньги, время, бензин, износ любимой машины, как мне Коля втолковывал. А тут все решили, что очутились в раю. Выберут кабачок недалеко от моего дома, бесплатно поставят транспортное средство в тупике или на социальной стоянке возле больницы, и на выходе звучит неизменное: «Какая благодать! Надо пользоваться случаем! Давай пошатаемся, живым воздухом подышим после кондиционеров в офисах». Как говорится, дешево и сердито. И Станислав не торчал бы на улице часами. Кстати, я не прочь взглянуть на него в тонких лайковых перчатках, длинном темном кашемировом пальто с поднятым воротником под громадным черным зонтом. И седая шевелюра блестит в свете фонаря. Хорош наверняка. Вот, что я несу? Такое ощущение, что металась с неподъемными баулами между двумя поездами, стоящими на разных путях. Они ушли. Заметила третий, усомнилась, что меня в него пустят с дешевым билетом, и он тронулся. Все, торчим на вокзале, ждем четвертый состав. По возможности молча».
То ли оттого, что она поздно встала, то ли потому что резко осталась без привычных уже свиданий по выходным, настроение у нее было необычным. Тревога чувствовалась, но ее пересиливало равнодушие. Скука одолевала, а развлечься не тянуло. Что-то было не так, и все было, как надо. У Трифоновой иногда получалось отключить голову и действовать по наитию. Другое дело, что позволяла она себе это только на собственной территории в одиночестве. Подозревала, именно это качество и выбивает ее из путаной, стянутой во множество узлов, но все-таки состоящей из одинаковых звеньев цепочки обыкновенных людей. В клинике лучше было сомкнуть однородные ряды. Она дорожила своей работой.
Но сейчас Катя стояла посреди хорошо проветренной гостиной. Шел одиннадцатый час утра. Можно было не поддаться желанию, не принять решение, не совершить поступок, но увидеть себя во сне. В этих сновидениях она делала то, что ей никогда не взбрело бы на ум наяву. И не удивлялась.
Девушка аккуратно застелила постель. Отодвинула кровать и вынула из сейфа шкатулку, которую в свой недавний приезд в Москву подарил Иван. Выбрала гарнитур из сапфиров, обрамленных мелкими бриллиантами. Убрала шкатулку в сейф, вернула на место кровать. Достала из шкафа длинное синее платье с большим декольте и синие же кожаные туфли на двенадцатисантиметровой шпильке. Пошла в ванную, почистила зубы, умылась, нанесла на лицо и шею тончайший слой увлажняющего дневного крема, приняла душ, тщательно вытерлась большим полотенцем. Сбрызнулась дезодорантом «Мисс Диор», промокнула подмышки бумажной салфеткой. Вернулась в спальню. Надела платье на голое тело и туфли на босые ноги. Присела к туалетному столику. Долго расчесывала светлые волосы, потом собрала их в тугой пучок и надежно заколола шпильками на границе шеи и головы. Занялась полным макияжем. Надела серьги. Они были увесистыми, но мочки ушей порвать не грозили. Просто отягощали. Просунула безымянный палец в платиновый обруч кольца. Застегнула колье, и оно сразу вольготно разлеглось на острых ключицах. Она думала, что на голом теле платье будет притворяться ночной рубашкой. Ничего подобного. Ее худая фигурка обрела некую плавность, гладкость, едва ли не округлость. И только при поворотах то там, то тут выступали косточки.
Трифонова плотно задернула темные шторы, включила мощную хрустальную люстру. Камни сдержанно и горделиво лучились, будто выбирая, разыграться для новой молодой владелицы, или перебьется. Катя чуть отступила от зеркала, они на секунду вспыхнули. «Ну, вот и поладили», – пробормотала девушка. Она долго стояла, не шевелясь, глядела на собственное отражение и ни о чем не думала. Первая мысль всплыла медленно и торжественно, словно желала соответствовать драгоценностям: «Я выгляжу лет на пять старше. И, наверное, льщу себе. На все семь». Катя раздвинула шторы, выключила свет. Растушевала тени и румяна, стерла алую помаду, накрасила губы розовой. Солнечный луч пробился сквозь тучи и стекло. Сумасшедший октябрь продолжал чудить. А Трифонова уже была похожа на девчонку, которая облачилась в мамино платье и украшения. Если бы ее мама только знала, что такие существуют на белом свете.
Вдруг во входную дверь затрезвонили и, кажется, замолотили ногами. «Кто напился и явился скандалить? Егор? Коля? – панически соображала Катя. – Разве можно было с ними связываться? Не открою, пусть убираются». Но шум продолжался и даже нарастал. Создавалось ощущение, что металлическая преграда вот-вот бесславно падет. Забыв о том, в каком она виде, Трифонова ринулась в холл. Быстро взглянула в глазок. Кажется, дерутся оба чуть ли не на полу. Она вооружилась айфоном, чтобы вызвать полицию, и распахнула дверь. Немая сцена в «Ревизоре» – ничто по сравнению с таковой бытовой московской утренней воскресной. По одну сторону символического порога замерла женщина в вечернем платье и роскошных драгоценных камнях. Их, сволочей, именно искусственный свет единственной лампочки в прихожей устроил. И они начали переливаться как бешеные. Хорошо, что Катя об этом не догадывалась. По другую сторону застыли Станислав в темно-сером костюме и галстуке и Карина Игоревна Иванцова в джинсах и желтой спортивной куртке с букетом из двадцати одной розы в руках. Он держал ее за шиворот, она почему-то стояла на одной ноге. Трифонова опомнилась первой, чем заработала еще несколько баллов по неведомой шкале оценки ее Станиславом:
