– Все поняла, сделаю, – ответила Трифонова.
Издерганную родню здесь успокаивали всем миром. Ибо, как учил их «великий и ужасный» главврач, неизвестно, кто из близких платит за лечение. И, удивительное дело, цинизм, приливший к головам медиков при этих словах, на рабочих местах сразу оттекал. Тех, кто был не в состоянии обеспечить отток, рано или поздно увольняли. Больные их почему-то не любили, несмотря на чрезвычайную вежливость и обходительность.
Карина несолидно просунула голову в щель:
– Екатерина Анатольевна, к вам рвется посетитель.
Если она даже не пыталась открыть дверь и войти, значит, неведомый спецназовец и впрямь был готов на штурм.
– Впустите его, – сказала Катя. Приглашать явно было излишним.
Голова Иванцовой мгновенно сменилась широким просветом и мужской фигурой в нем, которая вдруг замерла на пороге. Человек увидел главную медсестру возле большого окна в полный рост – высокую, легко державшую осанку, тонкую натуральную блондинку со светло-голубыми глазами. Красавицей не назовешь, но, слушайте, зачем при таком прочем мордашка Барби. Перебор. И молода, небывало молода для своей должности. У нее была бледная кожа и немного усталый вид. «Модель», – промелькнуло в сознании целеустремленного родственника из кардиологического отделения. Он не исключал, что придется сойтись в рукопашной с крепкой бабой в доспехах советского опыта извлечения выгоды из дефицита. А тут – прямо стрекоза на ромашке.
Трифонова смотрела на русоволосого, еще не начавшего лысеть парня лет тридцати пяти. Темноглазый, симпатичный, обыкновенный. В хорошем импортном костюме и ботинках из гладкой кожи. Плюс ему, Кате не нравились мужчины в замшевой обуви. Широкоплечий, худой, не выше метра семидесяти пяти, то есть ей до уха. Нервный. Но беспокоится от души, а не срывает на медиках зло в предвкушении избыточного, по его мнению, счета. Иногда такие взрывы скрывают обычное раздражение из-за необходимости таскаться в эту юдоль скорби к нелюбимым людям.
Он встрепенулся:
– Здравствуйте, Екатерина Анатольевна.
– Добрый день. Как к вам обращаться?
– Егор… Егор Дмитриевич. Я работаю в IT-индустрии, мы не привыкли к отчествам.
– Присаживайтесь, Егор Дмитриевич. И подождите минуту, я загляну в письмо вашего доктора. Почему вы так разволновались? За кого?
– За тетушку, единственную сестру моей матери. Если с ней что-нибудь случится, мама заболеет. У нее тоже слабое сердце. Родители живут под Веной, а она не захотела уезжать из России. Ну, вот и доупрямилась почти до инфаркта. Теперь, наверное, уговорим уехать. Но сначала надо ее вылечить.
– Обязательно. Знаете, переезд в другую страну в любом возрасте – травма. Здоровья требует крепкого… Так, поводов для тревоги у вас нет, – Катя читала список, присланный доктором. – Все препараты есть в наличии.
– А они настоящие? Или индийские и китайские подделки? А то и наши – из индийского и китайского сырья? – не угомонился племянник.
– О подделках вообще не говорим. Качественные дженерики, бывает, используем с согласия пациента. Но для вашей тетушки найдутся лекарства немецкого производства.
– Я к тому, что привезу откуда угодно все, что нужно.
– Ничего не нужно, поверьте.
– Сестра моего знакомого лежала здесь. И он возил для нее лекарства из Штатов. Ваш доктор посоветовал, в какую больницу обратиться, к какому специалисту. Кстати, русский оказался. Приятель заплатил за консультацию, все официально. Получил рецепт, купил двадцать ампул. Я тоже могу.
Катя поняла, что разговор будет длиннее и неприятнее, чем хотелось. Но знакомый Егора явно не лгал. Проклинать его за это, что ли? Желать, чтобы язык отсох? Она вздохнула.
– Во-первых, я не знаю, о каком случае, о каком диагнозе речь. А это важно. Во-вторых, мы находимся в России. И работаем тут по российским протоколам, независимо от того, государственная клиника или частная. Только по ним. То есть используем препараты, разрешенные Минздравом. Да, количество дозволенного импорта все сокращается и сокращается. Да, дженериков все больше. Да, их качество не самое высокое. Но государство так поддерживает отечественного производителя, не контрабандой же нам заниматься. Поэтому, если больному нужен короткий интенсивный курс, в основном для закрепления эффекта уже проведенного нами лечения, подсказываем родственникам, что и каким образом купить на Западе. Те самые десять-двадцать ампул. Если заморский доктор прописал, имеем право использовать. А уж если надо тащить через границу чемодан препаратов, советуем ехать в Израиль, в Германию, в Америку и лечиться там. Часто купируем острую стадию, чтобы пациент мог выдержать дорогу. И дальше им занимаются иностранные медики. Но это не про вашу тетушку. Все, что запросит лечащий врач через несколько дней, у меня имеется.
– Ясно. Вы меня успокоили, – помолчав, недоверчиво решил Егор. Взглянул на Трифонову через стол в упор и вдруг твердо спросил: – Екатерина Анатольевна, могу я пригласить вас на ужин? Обручального кольца у вас нет, поэтому я и решился. С вами интересно и легко. Подарите мне вечер, если не жалко. Я вам что-нибудь про гаджеты расскажу. Раньше на вечеринках народ бросался на медицинских работников за бесплатным советом, а сейчас и нас, компьютерщиков, в покое не оставляют.
От неожиданности Катя засмеялась. Егор был первым, кто захотел встретиться после сеанса утешения. На секунду ей стало жаль, что придется отказываться. И она начала как можно суше:
– Спасибо, Егор Дмитриевич. Но пока мы лечим вашу тетушку, никаких нерабочих контактов у нас с вами быть не может…
– Хорошо, когда она выпишется.
«Ты уже не сомневаешься в благоприятном исходе, – подумала Трифонова. – Я не зря старалась». Осторожно сказала:
– Тогда и посмотрим.
– Не дадите номер телефона? Я сам обескуражен своим поведением, но…
– Не дам, – отрезала Катя.
– Понимаю. Обещаю не звонить до окончания лечения без повода. Тогда я зайду в день выписки. Спасибо. До свидания.
Он встал, кивнул и быстро вышел. «Не зайдешь ведь, – про себя возразила ему Трифонова. – Сто раз настроение изменится, сто баб подцепишь за пару недель. А может, ты вообразил, что в надежде на свидание я точно не отдам лекарства кому-нибудь другому? Тогда ты идиот». Но ей почему-то не удалось зацепиться за мысль о глупом и подловатом расчете Егора. В голову пришло совсем другое: «Спасибо Анне Юльевне и Андрюше, хоть общаться по-человечески научили. Складно я изложила про лекарства». Катя не знала, как пугала Александрину манера ее речи. Трифонова говорила на диковинной смеси голубевской книжной зауми и клунинских нарочитых штампов. Только Анна Юльевна употребляла их с милым людям ее поколения и круга сарказмом. А ее незваная ученица повторяла серьезно. Так что гордиться Кате было нечем.
И то, как говорил Егор, не показалось ей странноватым. А он с некоторым трудом составлял гладкие фразы. Так бывает, когда человек в своей компании использует одни слова, а при нечастых встречах с остальными людьми – совсем другие. Благодаря гаджетам, тайны которых парень обещал раскрыть Кате, со своими можно болтать сутками. И постепенно возникает новый диалект общего языка. Надо же, только-только газеты, журналы, радио и телевизор научили соотечественников хорошо понимать друг друга, а компьютер уже снова разобщает их. Но, пока это далеко не зашло, у Егора Дмитриевича и Екатерины Анатольевны был шанс.
