— Стоп! — крикнул Йоно. — Обойдемся без философских дискуссий. Расскажи нам о послании, которое ты перехватил.
— А разве я еще не рассказал? Адмирал, вы знаете язык Других: им пользуются джемианские драконицы. Почему бы вам с Джеффом самим не послушать?
Норби протянул им руки. Джефф взял металлические пальцы и напряг свои телепатические способности.
«Теперь я ощущаю твое присутствие, Джефф, — послышался голос в его сознании. — А также присутствие незнакомого землянина».
«Рембрандт!»
Норби заговорил вслух, обратившись к Йоно:
— Это Другой, которого мы знаем лучше всех остальных, сэр. Джефф назвал его Рембрандтом, потому что мы не можем произнести его настоящее имя, и еще потому что он художник.
«Я действительно Другой, которого вы знаете как Рембрандта, и сейчас мой корабль находится в гиперпространстве рядом с вашим. Мы зарегистрировали вход вашего судна в гиперпространство, но так как не узнали его, то попытались направить мысленный зонд и выяснить, кто еще изобрел гипердвигатель».
«Это мой гипердвигатель, — сообщил Норби. — Мы находимся на личной яхте адмирала и выполняем важную миссию».
«Для меня большая честь познакомиться с вами, адмирал Йоно. Я слышал о вас много хорошего от Джеффа и Норби. Могу ли я пригласить вас к себе на борт?»
Судя по виду адмирала, он лишился дара речи. Норби легонько пнул его по голени.
— Что? Ах, да, — Йоно прочистил горло и переключился на джемианский. Джефф совсем забыл, что перед своим визитом на Землю Рембрандт выучил Универсальный Земной язык.
«Сэр, возможность встретиться с вами — еще большая честь для меня», — передал он.
Пустой обмен формальностями раздражал Джеффа.
«Рембрандт, ты случайно не старался связаться с Норби?» — спросил он.
«Да, старался. Разве он не сообщил вам?»
«Извини, Рембрандт, — вмешался Норби. — Я пытался разобраться в одной сложной проблеме и не уделял внимания телепатическим сигналам. Трудно постоянно помнить о том, что в отличие от людей вы способны передавать дальние телепатические сигналы, если как следует постараетесь».
«Это в самом деле требует значительных усилий».
«У вас беда? — спросил Норби. — Случилось что-то ужасное, требующее моей помощи?»
«Нет, Норби, ничего страшного», — Рембрандт помедлил, будто в нерешительности.
«Не страшное, но достаточно плохое?» — упорствовал Норби.
«Нет-нет, все в порядке. Я лишь надеялся… может быть, вы с Джеффом — и вы тоже, адмирал, если вас это заинтересует, — согласитесь оказать нам небольшую услугу?»
«Разумеется!» — хором ответили Джефф и Норби.
«Какого рода услугу?» — с подозрением осведомился Йоно, который не был знаком с Рембрандтом.
«Возможно, я смогу лучше объяснить, если вы подниметесь на борт моего корабля и познакомитесь с моей сестрой, которая сейчас гостит…»
«С вашей сестрой!» — это был Йоно.
«Да. Это она хочет попросить об услуге, но сначала нам нужно побеседовать».
«Мы придем, как только я состыкую наши воздушные шлюзы», — отозвался Норби, подмигнув Йоно. Адмирал, казалось, застыл от ужаса.
«Тогда до скорой встречи. Пожалуйста, отправляйтесь прямо в нашу обсерваторию. Мы с сестрой будем ждать вас там».
Йоно отпустил руку Норби.
— Джефф, ты так много рассказывал мне об этом удивительном существе, но почему-то ни разу не упоминал о том, что у него есть сестра.
— Я впервые услышал о ней минуту назад. Но не расстраивайтесь, адмирал, она же не человек. Она инопланетянка, одна из Других. Возможно, ей тысячи лет по нашему летосчислению.
— Мне везет, — пробормотал Йоно. — Еще одна старшая женщина!
Глава 4
Другая миссия
Когда они вошли в обсерваторию корабля Других, Йоно остановился, как вкопанный, растерянно глядя по сторонам. Джефф понимал адмирала: это огромное помещение некогда произвело на него такое же впечатление. Помимо ощущения простора в плавных линиях стен и потолка чувствовалась изысканная, чистая красота, а вся задняя стена представляла из себя неимоверных размеров окно, за которым сейчас колыхалась серая мгла гиперпространства.
— Адмирал, когда корабль находится в обычном пространстве, вид просто фантастический, — сказал Джефф. — Звезды, если находишься в галактике, или целые острова звезд, если летишь между галактиками.
— Между галактиками! Бог ты мой, каким же опытом должны обладать существа, путешествующие по всей вселенной! — Йоно подошел к окну и осторожно прикоснулся к нему. — У Федерации еще не существует технологии, способной изготовить оптически безупречное окно таких рамеров, противостоящее перегрузкам при гиперпрыжках. Мой иллюминатор по сравнению с этим кажется мелкой нелепицей.
Джефф, Норби и Йоно были одни в зале обсерватории. В сущности, они еще никого не видели с тех пор, как поднялись на борт корабля Других.
— Здесь негде сесть, — проворчал адмирал.
Зал был пуст, за исключением белого пьедестала, на котором стояла одна из кристаллических световых скульптур Рембрандта. На ближайшей к ним стене висел большой портрет джемианской драконицы-матери и ее ребенка.
— Сначала посмотрите на скульптуру, адмирал, — предложил Джефф. — Вы увидите… или почувствуете… не знаю, как это получается, но практически все, что вы можете себе представить. В общем, я не…
— Если это лучшее, на что ты способен в оценке произведений искусства, то просто удивительно, как тебе удается сдавать зачеты в Академии.
Однако Йоно подошел к скульптуре и пристально посмотрел на нее.
— Нравится, адмирал? — поинтересовался Норби.
— Я не могу понять, что именно я вижу, — Йоно неосознанно вторил Джеффу. — Странно… но от этого возникает светлое чувство, как будто надежда — это неотъемлемый аспект самой вселенной.
Норби прикоснулся к Джеффу.
«Я уверен, что скульптура открывает самые потаенные желания того, кто смотрит на нее. Значит, Йоно хочет надеяться?»
«Может быть, он хочет надеяться на более интересную жизнь. Вдруг он так увлечен своей голографической камерой, потому что устал от своей должности и работы в Космическом Командовании?»
«А может быть, ему одиноко. Ты видел, как он целовал премьер-министра? Судя по моим наблюдениям за специалистами по поцелуям, вроде твоего брата, я бы сказал, что у адмирала неплохой класс».
— Как хочется иметь побольше времени, чтобы ценить красоту в искусстве и музыке, — вздохнул адмирал, словно отвечая на их мысли. — Да и в людях тоже. Никому не говори, кадет, но даже моя работа в последнее время перестала радовать меня.
