Харрисы встретили меня тепло и сочувственно. Они понимали, что это такое – быть под защитой правительства, не иметь своей жизни и не знать, что будет завтра.
Мы подружились и решили, что будем жить днем сегодняшним. Харрисы горевали по своему сыну, несмотря на все его поступки и боль, которую он им причинил. А я никак не мог справиться с обидой на всех и вся. Мы помогали друг другу.
На ферму приходили местные жители, подрабатывающие уходом за животными. За лошадьми ухаживала девушка по имени Лиона, и мы подружились с ней. Для нее я был Полом, сыном мистера Белгфорда от первого брака (такую фамилию сейчас носили Харрисы). Лиона учила меня верховой езде, и постепенно я втянулся. Главное в отношениях с лошадью – показать, что она тебе небезразлична. Лошадь никогда не будет по-настоящему близка к тебе, если ты будешь только человеком в седле. Мне понравилось ухаживать за Саймоном, рыжим красавцем трех лет. Я расчесывал его, водил на водопой, на пастбище, убирал в конюшне, помогал Лионе выстригать колтуны и извлекать клещей.
А ведь еще была корова. О, эта своенравная девушка. Она любила арбузы и внимательно следила за всеми, кто передвигался с этой огромной ягодой в руках. Ее большой карий глаз гипнотизировал идущего мимо кормушки человека, и если он удалялся или проходил мимо, то при первой же возможности мощная корова по кличке Скарлетт готова была это припомнить. Она могла ударить хвостом – при первом правонарушении, или оглушить мычанием – при втором, или встретить копытом в живот – на третий раз, коль уж вы ничего не понимаете.
Миссис Харрис облюбовала курятник – ее курочки ходили важными, сытыми и ухоженными. На ферме был небольшой бассейн (обязанность менять воду была моей), в который ближе к вечеру кур сгоняли на банные процедуры, после чего их запирали в надежный курятник, чтобы не добрались бродячие собаки и лисицы.
Со временем я настолько вжился в роль фермерского парня, что перестал тяготиться ранним подъемом, даже наоборот – утреннее пробуждение придавало мне сил. Я выпускал кур во двор, где предварительно рассыпал зерно, поил лошадей и корову, закидывал свиньям ботву и бежал на веранду пить кофе с проснувшимися Харрисами. После доения коровы Скарлетт к нам присоединялась Лили, девочка из соседнего фермерства.
Каждое утро мы обсуждали меню на день, и миссис Харрис составляла список продуктов, которые нужно купить в супермаркете на выезде из фермерского поселения. В магазин ездил мистер Харрис, потому что мне запретили покидать пределы фермы. После возвращения мистера Харриса из магазина и до обеда мы занимались хозяйством – что-то чинили, косили траву, убирались в сараях, шпаговали сено и утрамбовывали его на сеновалах, латали крышу и мастерили из дерева. Мистер Харрис (он просил меня звать его Томом) был прекрасным учителем. И хотя он сам не преуспел в резьбе по дереву, его экономических мозгов хватало на то, чтобы разобраться со всеми инструментами и продумать технологию. После обеда миссис Харрис отправлялась подремать часик-другой, а Том и я сидели на веранде и читали. На ферме было много книг. После пробуждения миссис Харрис кормила нас полдником, обычно это был легкий салат из свежих овощей, которые приносила с собой Лили, и занималась домашними делами до вечера. После полдника приходила Лиона, и я отправлялся на урок верховой езды до самого ужина. Иногда Лиона ужинала с нами, а иногда уносилась на своей Бертруде домой, чтобы наведаться в город потусить, тогда мы ужинали втроем. После ужина мы купали кур, запирали их в сарае и садились на веранду, читали до захода солнца.
Я полюбил стариков и настолько привык звать их родителями при местных жителях, что вскоре, даже когда мы оставались наедине, я называл миссис Харрис «мам», а Тома – отцом. Это случалось скорее несознательно, чем специально, меня никто не поправлял. Миссис Харрис тоже звала меня «сыном», но не Том. Том держал дистанцию, видимо, годами вжившаяся дисциплина не позволяла эмоциям взять верх. Я продолжал звать его отцом, и он не поправлял меня. Я жил на ферме уже больше года, но он так и не назвал меня «сыном» ни разу вне посторонних, хотя отношения у нас были именно такими – как у отца с сыном.
Весь этот год я не ложился позже десяти часов вечера. А после первых трех месяцев этого невольно заключения стал просыпаться не в семь, как обычно, а в пять тридцать, чтобы перед утренними обязанностями сделать пробежку вокруг нашей фермы, а потом еще три километра вдоль пруда и столько же обратно.
Лишнего веса у меня никогда не было, но после ежедневных пробежек я набрал целых семь килограммов. Правда, мышцами. Ноги и пресс стали рельефными, крепкими. Ягодицы упругими и подтянутыми. Мне нравилось, что творит со мной жизнь на ферме. Если бы не бесконечная тяжесть, пятитонными камнями давящая мне на плечи…
Раз в неделю на ферму приезжал федеральный маршал, под контролем которого мы находились. Также в доме имелась «тревожная» кнопка, нажатие на которую в течение десяти минут спровоцирует операцию «захват со штурмом». Маршал информировал меня о судебном процессе по делу Наркобарона (безрадостно), о происходящем в мире (так же безрадостно) и о жизни дорогих мне людей (просто ужасно). Каждый раз после его отъезда на меня наваливалась тоска и злость. Мне казалось, полиция и ФБР бездействуют, ничего не делают и только молча наблюдают, как мои близкие мучаются, как рушится моя карьера. Иногда мне даже казалось, что им это нравится.
Доступа к Интернету у меня не было. У меня остался мой айфон (без сим-карты), на который я закинул триста песен, включая все свои, и десяток клипов (включая Roberto). Я слушал их, смотрел клипы и предавался ностальгии. В моем сердце еще теплилась надежда, что когда-нибудь этого подонка возьмут, я выступлю в суде и все верну, все склею, все будет по-прежнему. Но каждый приезд маршала рушил мои надежды в прах.
* * *
Недавно я понял, что верю только в жестокие сказки. Если оглянуться назад, то события моей жизни – это сказки наоборот. Обычно в сказках все начинается плохо, но заканчивается очень хорошо. Но самые известные сказки не имеют счастливых концовок. «Дисней» все переврал. Они и начинались-то не очень хорошо, а заканчивались всегда плохо. «Русалочка», «Золушка», «Белоснежка»… В оригинальной версии все они кончились плохо. Очень плохо.
Об этом я не знал и сильно расстроился, если честно. Зато как пелена с глаз спала. Действительно, ну а как же может быть иначе? Ложь и жестокость преследуют нас с детства. Наверное, зря нам в детстве не показали эти сказки в оригинале. Это было бы честно и справедливо. Мы бы с детства знали, что бессмысленно ждать хорошего завершения истории. Все всегда заканчивается плохо. Других финалов не бывает.
До моего приезда на ферму я считал, что сказка в моей жизни была одна. Это – Джейсон МакКуин. Но теперь понял, что на самом деле сказок было много. Это Вася, Ника, Брэдли и, конечно же, Джо.
Все эти люди – каждый мне дорог по-своему – сделали мою жизнь настоящей, не дали упасть. Каждому из них я был нужен и важен. И сейчас, пока я вычесываю лошадей и читаю жестокие сказки, они скорбят. Ника – на ее глазах меня «убили». Честно говоря, я не видел ее в тот миг, во всяком случае, не помню, чтобы видел. Агент Томпкинс сказала, что Ника была в зале, это есть на внутренних камерах. Она пыталась залезть на сцену, но меня там уже не было. Она кричала за кулисами, а я уже ехал в аэропорт. Она ездила по Москве в поисках моего тела, а я летел в самолете в Америку.
