Я никак не ожидала, что вокруг все заволочет непроглядной тьмой.
– Ника, я понимаю, ты, наверное, в шоке, – услышала я. – В общем, я хотел позвонить и сказать тебе, что я жив.
– Спасибо, – только и смогла ответить я.
Меня затошнило, и я нажала отбой, чтобы Дима не услышал, как меня обильно вырвало прямо на шикарный ковер в отеле. Я в номере Брэдли одна. Брэдли ушел, я не знаю куда и не знаю, где все остальные.
После того как мы посмотрели видео, где Дима сказал, что он жив, мне срочно потребовалось переместиться в какой-нибудь номер, чтобы не рыдать на глазах у всех. Но не успели мы зайти в номер Брэдли, как меня зазнобило, будто температура враз поднялась до сорока градусов. Меня трясло так, что под одеяло я залезла при помощи двух мужиков – Джо и Брэдли – и сразу же впала в какое-то забытье. Помню, что Брэдли и Джо пытались меня чем-то напоить, но я отмахивалась от них, просила оставить в покое. И они все ушли.
И меня разбудил звонок Димы.
Сплюнув на пол противную жижу, я утерла рот простыней, нащупала на тумбочке сумку и отыскала сигареты. Мне срочно требовалось покурить. Но еще больше хотелось пить. Сигареты я нашла быстро, а зажигалку однозначно сперли, пока я спала. Я шурудила в темном чреве сумки здоровой лапкой, перебирая ненужные предметы, а сама думала, что же дальше будет?.. Пить хотелось нестерпимо, но пока я не прикурю, никакой воды. Да где эта чертова зажигалка, будь она трижды проклята?! Я вывалила из сумки все прямо на кровать и в куче фантиков и оберток (откуда у меня весь этот хлам?) нашла маленькую зажигалку. Чиркнул огонек, и я затянулась.
– А ведь обманывают, – сказала я вслух, – не успокаивают сигареты ни черта.
Я посидела, покурила и отправилась в ванную. Тщательно прополоскала рот, воспользовалась одноразовой зубной щеткой. Никакой тряпки в обозримом пространстве не наблюдалось, и рвоту пришлось убирать, используя туалетную бумагу и намоченное полотенце. Брэдли будет несказанно рад! Когда я закончила с уборкой, то решила принять горячую ванну. В баре обнаружилась бутылка вина за тысячу двести, к счастью, рублей, и я не раздумывая ее вскрыла – штопор лежал на подносе, около чайника и чайных пакетиков.
Брэдли вошел, когда я пела. Иногда я пою – и это лучше никому не слышать. Песни я выбираю самые непотребные, и людям это кажется очень странным. Например, в душе я всегда напеваю что-то из репертуара группы «Воровайки» или, на худой конец, «Поющие трусы». Но сегодня меня потянуло на музыку очень серьезную, на Любу Успенскую.
– Красивая мелодия, – сказал Брэдли.
– Чтоб тебя! – заорала я от испуга и тут же прикрыла груди и вся сжалась. – Закрой шторку немедленно!
Он смотрел нагло, я недоумевала, потом поняла, что Брэдли ни фига не понял, и повторила на английском. Он тут же сник, задернул шторку и сказал, что ждет меня в номере. Я ответила, что подождет, и поглубже зарылась в воду.
* * *
Спустя час мы сидели в ресторане и говорили. Я, Васька, Джо и Брэдли. Это был очень необычный разговор. Казалось, что с момента, когда мы собрались, чтобы обсудить выход посмертного альбома Джейсона МакКуина, и этой минутой прошло несколько месяцев, а на самом деле не прошло и пяти часов, из которых два я проспала.
Вася выглядел счастливым и смотрел на меня странно. Ему, видимо, было непонятно, отчего я сижу в трауре, когда нужно радоваться и веселиться. Объяснить толком я ничего не могла, но его настроения не разделяла. Зато его поддерживал Джо – он радовался и улыбался не переставая. Я догадывалась, что его эта улыбка связана не столько с тем обстоятельством, что Дима жив, а больше кое с чем другим, но точно я не знаю, поэтому говорить не буду. Брэдли был близок ко мне, он угрюмо молчал. А Васька с Джо болтали не затыкаясь.
– Блин, я представляю, что ему пришлось пережить. Ведь прошел год! – говорил Вася возбужденно.
– Это точно. Он заявил, что вернется на сцену, – энергично продолжал Джо. – Я думаю, он насобирал тучу материала за этот год. И это явно будут очень сильные вещи – с его-то эмоциональностью!
– Не сомневаюсь! Не могу дождаться, когда Дима приедет!
– Недолго осталось, он уже летит. Я думаю, завтра днем уже увидимся.
Я не ослышалась? Я положила вилку и нож на тарелку, салфеткой промокнула губы и спросила:
– Он летит в Россию?
– Да, – радостно ответил Вася и закивал для пущей убедительности.
– И чему ты радуешься? – спросила я. – Что тут произошло невероятного? И что, прилетит он, и что дальше? Что произойдет-то? Твои проблемы кончатся? Снова будешь бегать у него в помощниках, песенки писать развеселые?
Все это я говорила с лицом горгульи, прекрасно осознавая, что Васька ни при чем. Что его настроение совершенно не должно меня бесить. Но я бесилась! Видит Бог, я была готова взорваться. Меня бесило все. И сам факт, что Дима жив, и что он позвонил, и что он летит сюда, и что будет о чем-то говорить, и что они, Вася и Джо, дебилы, счастливы, словно увидели Деда Мороза, и что я сижу здесь и не могу понять, что происходит, и что Брэдли видел меня в ванной в неприглядной позе с выражением лица как у блаженной. Бесило все вокруг невероятно!
– Ника, ты чего? – спросил Джо.
Вася не помрачнел даже. У него немного сползла улыбка, но он не перенял мой тон и ответил спокойно:
– Ты вот уже выводов наделала. А ведь нужно его выслушать, поговорить с ним. И потом делать выводы.
– Мне не нужно ни с кем и ни о чем говорить, – ответила я, – с меня хватит.
– Утро вечера мудренее, – мягко проговорил Вася. – Вот увидишь, завтра утром все будет хорошо. Ты просто так восприняла эту новость. Это шок, это пройдет, Ника. Не дай себе сейчас раззадориться.
– Вася, отвали от меня, – грубо ответила я. – Мне не нужен ни психолог, ни друг, ни кто-либо другой. Я хочу забыть все и покончить с этим.
– Ника, послушай…
– Брэдли, а ты-то что вообще голос подал? – Я резко повернулась к нему и еле удержалась, чтобы не залепить ему пощечину.
– Ника, ты чего так злишься? – напрягшись, спросил Джо.
Джо грубить я не осмелилась, хотя очень хотелось. Вместо этого я встала из-за стола и сказала:
– Прошу меня извинить, но я покидаю этот сумасшедший дом, эту неправильно написанную пьесу. Мне более неинтересно участвовать во всем этом. Вася и все остальные тут собравшиеся, когда прилетит Дима, пожалуйста, не звоните мне и не пишите. Я не хочу его видеть. И вас всех тоже я видеть не хочу. Больше никогда. Надеюсь на ваше понимание. А ты, Брэдли, даже не поднимайся из-под своего плинтуса со своим этим удивленным лицом.
Лиза
В тот день она как обычно возвращалась домой в восьмом часу вечера, и настроение у нее было слегка приподнятое. Сегодня Лиза, наверное, поймала удачу за хвост – новая пациентка оказалась кладезем чувств. В этой женщине было столько любви и боли, что хватит на весь следующий сезон. Противоречивые чувства, которые в ней боролись за лидерство, были вызваны весьма драматичными событиями. Пока Лиза усвоила лишь одно: в жизни этой женщины одни гробы следовали за другими. Виноватых, казалось бы, нет. Но женщине почему-то было слишком просто пережить смерть родных и близких, ей зачем-то понадобилось отыскать в каждой смерти причину, которую вызвала она сама. Проблема здесь была глубже, чем просто убедить женщину, что она не виновата во всех этих смертях. Нужно было понять, почему она винит себя.
