Калуга к обороне подготовлена плохо, вместе с дворянами и ратниками 800 человек. Пожарский стал искать ратников. За рекой Угрой стояли таборы казачьих атаманов. Князь предложил казакам «государево жалованье» за службу, равное «детям боярским». Деньги и авторитет полководца вопрос решили, в Калугу пришли две тысячи конных казаков с «огненным боем». В самом городе сформировалось ополчение из горожан, около тысячи человек.
В первом же бою пан Опалинский разбил небольшой калужский отряд и, более того, взял в плен племянника Дмитрия Пожарского. Вдохновлённый победой под стенами города, Опалинский предпринял ночной штурм, захватил посады, но был с потерями выбит. Потери сбили спесь с пана Опалинского, он отвёл войско за 15 вёрст, в село Товарково, где решил зимовать. Стычки всадников с обеих сторон продолжались всю зиму, но Калугу поляки не взяли.
Зимой иностранцы в России воевать не могут, мёрзнут, не приспособлены. А для русских и татар – самое времечко. Михаил с разрешения Пожарского свой отряд к Товаркову повёл, да напросились казаки-пищальники. Ночью к селу подобрались. Думали скрытно, а не получилось, снег предательским хрустом выдал, дозор всполошился, навстречу десятка два гусар вынеслись. А пищальники из отряда Михаила и казаки уже наготове. Когда гусары приблизились, дали нестройный залп из сотни пищалей. В общей сложности залп из сотни пищалей шансов выжить гусарам не давал. Но грохот «огнестрелов» всполошил весь польский лагерь. Поляки теснились в деревенских избах, выгнав хозяев в хозпостройки – овины, конюшни, амбары. Начали выбегать из тёплого жилья полуодетые, в тревоге, с оружием в руках. Некоторые уже успели на коней сесть. Михаил понял – надо уходить. Ещё пяток минут – и на его отряд навалятся всем скопом ляхи. Ускакали. Поляки преследовать в ночи побоялись. И не столько отряда Михаила, как в ночи заблудиться и замёрзнуть. Ночью хорошо подмораживало, по ощущениям – градусов двадцать пять, да с ветерком, с позёмкой. Даже русскому заблудиться – раз плюнуть, указателей не было, а собственно, в глубинке и сейчас так, ничего не изменилось.
Маленько замёрзли, в валенках несподручно, в стремена не лезут, а в сапогах холодно, ноги мёрзнут. А ещё боевое железо холодит, в первую очередь кольчуги, у кого они есть. Казаки ни бронёй, ни шлемами не пользовались, да полушубки справные, шапки меховые, из овчины.
Хоть невелик урон полякам нанесли, а Михаил доволен, ведь ни одного своего ратника не потерял, что не часто бывает. Вернувшись в Калугу, выпили горячего вина, кровь разогнать. Утром об итогах вылазки Пожарскому доложил, получил одобрение.
– Курочка по зёрнышку клюёт, а сыта бывает, – изрёк князь. – Без пополнения силы у ляхов убывать будут.
А ещё казаки по дорогам вокруг Товаркова патрулировали, нещадно громили фуражирские обозы. И добычу, что в санях была, себе забирали на прокорм.
Опалинский уже не мог предпринять активных действий и ушёл под Можайск. Сигизмунд решил захватить Москву. Весной двинул войско под руководством Ходкевича, у Можайска оба гетмана соединились. Королевская рать осадила Можайск. Город стоял на главной дороге на запад, и, не возьми поляки его, снабжение войск было бы затруднительным. Царь послал на помощь Можайску войско князя Черкасского. Попытка не удалась, поляков было больше, и рать потерпела поражение, сам князь был ранен ядром и вывезен в Москву для лечения. Надежды царя и боярской думы обратились к Пожарскому.
Почти все наличные силы, бывшие в распоряжении князя, выступили из Калуги. Дать открытый бой всей королевской рати было убийственно, опытный воевода ситуацию понимал, но положение защитников облегчить можно. Войско Дмитрия Михайловича дошло до Боровско-Пафнутьева монастыря, у стен его соорудили острог и закрепились в нём. Конные сотни Пожарского стали делать налёты на лагерь Ходкевича. Налетят, порубят – и назад. Посланные вдогон гусары противника не обнаруживали, как будто растворились. Постепенно войско князя усиливалось. Прибыли астраханские стрельцы, конница служилых татар, затем московские, ярославские и костромские дворяне. Теперь Пожарский двинулся к Можайску. Разбить армию короля, превосходившую по численности его войско, Пожарский не надеялся. Он полагал вывести из Можайска войско князя Лыкова, оставив лишь гарнизон, способный отражать атаки за каменными стенами. Всё упиралось в продовольствие, запасы его были невелики.
Михаил с отрядом шёл вместе с князем. Пока предпринимались вылазки из острога при Боровском монастыре, Михаил обдумывал, как бы нанести урон полякам? Схватки дозоров – дело рискованное, ещё неизвестно, кто больше потеряет. Для начала взял тактику ордынцев. Конную сотню ставил в засаду в лесу или овражке с пологим выездом, высылал десяток на резвых конях, подразнить поляков. Ляхи почти всегда пускались на малые дозоры, причём числом превосходящим – три десятка, а то и полусотня. Сам наблюдал из укрытия. Вот дозор русский заметили, из польского лагеря вынеслась полусотня. Кони у поляков ухоженные, сытые. Дозор русский уходит. А когда становище поляков уже не видно, а мимо засады уже проскакали наши и преследующие их ляхи, из засады по сигналу Михаила выбиралась конная сотня. Михаилу, как князю и малому воеводе, подводили коня, и сотня пускалась на рысях за гусарами. Поляков сначала обстреливали из пищалей, догнав, потом окружали. Бились ожесточённо, и редко кому из противников удавалось вырваться и уйти в лагерь. Дважды такая приманка сработала, на третий раз произошла осечка. Дозор настырно маячил на виду у ляхов, но за ними никто не поскакал. Поляки дали залп из нескольких пушек, под одним всадником ядром убили коня. Михаил понял – ляхи хитрость раскусили, и надо придумывать новую. Идея родилась, но очень рискованная для исполнителя, и Михаил не решился отправить кого-либо из подчинённых. Лучше самому. Если замысел сорвётся, значит, сам виноват, не всё продумал. Князю Пожарскому не говорил – запретит. Подобрал старую телегу из обоза, у селян купил несколько четвертей хлебного вина, как называли самогон. На постоялом дворе приобрёл пустые четверти, стеклянные бутылки квадратного вида. В них воду налили, а сверху уложили четверти с самогоном в подводу. А на самый низ, укрыв сеном, бочонок пороха и фитиль, одолженный у пушкарей. Лошадёнку запрягли самую никудышную, чтобы у поляков не было соблазна отобрать, да и лошади суждено было погибнуть. Когда всё готово было, Михаил утром выехал. Русский дозор проводил его удивлёнными взглядами. В лагере Михаила знали, князь, малый воевода и вдруг на кляче старой с провисшей спиной и одежонка – почти отрепья.
Ох как медленно лошадка тянула воз, как будто предчувствуя свою участь. Михаил стегнул её кнутом, но кляча скорости не прибавила.
Часа через два показался польский дозор. Увидев повозку и возничего, подскакали. Один на чистом русском, наверняка литовец, спросил:
– Кто таков? Куда едешь?
– Панам товар продать хочу.
Литовец наклонился с лошади, приоткрыл рогожку, укрывающую груз.
– О! Бимбер!
– Ага, хлебное вино, как есть бимбер!
Гусар выхватил четверть, вытащил пробку, приложился к горлышку. Остальные смотрели жадно, как крупными глотками глотает их товарищ. Осилив изрядно, крякнул, обтёр рукавом подбородок, передал четверть другому. Так и пошла самогонка по кругу.
