— Я читал, — подтвердил Тенгиз. — Мне он нравится. А еще Маяковский и Блок.
Валя изумленно хлопала глазами.
— Какой ты… умный. Тебе лет-то сколько?
— Двадцать один.
— Учишься, работаешь?
— Учусь. В университете, на филфаке.
Что такое «филфак», Валя толком не знала, но догадывалась, что это что-то очень крутое.
Они не спеша побрели дальше, дошли до бара, того самого, в котором так любила сидеть вечерами Верка. Тенгиз галантно раскрыл перед Валей дверь.
— Прошу.
— Мерси. — Сказала и забеспокоилась: небось и вид у нее! Чистая деревенщина, да еще в этих кроссовках. А Тенгиз… он такой стильный, тонкий, изысканный. Вот стыдоба!
— Какой столик выбираешь? Хочешь, вон тот, у окна?
— Не хочу. — Валя решительно замотала головой.
Там, у окна, они всегда сидели с Веркой. Верка — это Верка. А сейчас — совсем другое. Новое. Прекрасное. Волшебное. И не будет она ни о чем беспокоиться: ни о том, что не читала Багрицкого и Маяковского, ни о том, что нет на ней вечернего платья, ни о том, что наверняка Тенгиз до нее водил сюда еще десятерых девушек. Плевать на это!
— Тогда выбирай сама, — покладисто проговорил Тенгиз.
Валя, гордо выпрямившись, подняв голову, королевой прошествовала через зал и остановилась у того столика, что был ближе всех к стойке. Пусть бармен, который уже давно знает ее в лицо, посмотрит, с каким кавалером она сегодня пришла.
Тенгиз глядел на нее с нескрываемым восхищением.
— Какая ты красавица. А главное, коса. Я такую косу никогда в жизни не видел. Можно ее потрогать?
— Трогай, — разрешила Валя.
Тенгиз осторожно погладил ее волосы кончиками пальцев.
— Как шелк. А щечки как бархат. — Он, уже не спрашивая разрешения, коснулся Валиного лица.
И вновь она смолчала, хотя никогда и никому прежде не позволила бы такого нахальства. Они уселись рядышком, Тенгиз придвинул свой стул вплотную к Валиному, так, что их плечи опять соприкасались. Подошел официант.
— Кушать будешь? — спросил Тенгиз Валю. — Я закажу ужин.
— Спасибо, я не голодна.
— Я все равно закажу. Хочешь шашлык? Здесь отличный шашлык, настоящий, бараний. А к нему красное вино. «Каберне», например.
При упоминании о шашлыке Валя невольно сглотнула слюну. Сегодня в обед она снова ела «Роллтон» и пила чай с сухарем и сейчас ощутила мгновенный и острый приступ голода.
Тенгиз уже диктовал официанту:
— Пожалуйста, два шашлыка, салат из крабов, жюльен, бутылку «Каберне», две чашки кофе и десерт со взбитыми сливками.
— Ты что? — Валя в ужасе дернула его за рукав. — Кто это все будет есть?
— Мы.
Официант записал заказ, вежливо кивнул и удалился. Валя, скрестив руки на груди, сердито смотрела на Тенгиза. Щеки ее полыхали.
— О-о, какая строгая. — Он наконец зацокал-таки языком, как полагается кавказцу, но сделал это как-то по-особенному, без пошлости, а скорее, с мягкой, необидной насмешкой. — Не злись, Валя-Валентина, я ж ничего плохого не сделал. Просто хочу тебя покормить.
— Ага, покормить! — не выдержала Валя, — А потом? Учти, я натурой платить не собираюсь. Вернее, не так сразу, в первый же вечер… — Она поняла, что сморозила глупость, и замолчала, краснея еще больше.
Тенгиз, однако, сделал вид, что ничего не заметил.
— Кто тебе сказал, что мне нужна твоя натура? — Он обезоруживающе улыбнулся. — По-твоему, все мужчины подлецы?
— Конечно, — буркнула Валя, глядя в скатерть.
— Ай-ай-ай! — Тенгиз состроил уморительную физиономию. — Кто ж это тебя так настращал? Мама?
— Не маленькая, сама отлично знаю.
— Да что ты знаешь? Ну скажи честно, ты ведь из глубинки в Москву приехала? Так?
— Ну, так.
— Ты хоть раз в своем городе была с мужчиной в приличном кафе? Нет? А чего тогда говоришь?
— А вот и была! — выпалила Валя.
Она вспомнила, как Вовка однажды зазвал ее в молочный бар, неподалеку от школы, и купил ей сразу два фруктовых коктейля. Но то был Вовка! Его Валя, нисколько не смущаясь, могла шугануть, когда хотела, если бы он только посмел позволить себе лишку. Да он и не позволял — сидел рядом, краснел, бледнел и заикался.
Нет, Вовка не Тенгиз. И прав последний — никогда еще Валя не была на свидании с настоящим, взрослым мужчиной.
Она не стала продолжать спор, тем более что официант принес и поставил на стол бутылку вина и два тонких, прозрачных бокала.
— Разлить? — спросил он у Тенгиза.
— Нет, спасибо, я сам.
Парень снова бесшумно исчез.
Тенгиз наполнил бокалы до самых краев.
— Давай выпьем за наше знакомство.
— Давай.
Вино было прохладным и терпким на вкус. После него пустота в желудке стала еще ощутимей.
— Сейчас принесут салат, а шашлык готовится чуть дольше, — сказал Тенгиз. — Ты пока расскажи о себе.
— А что рассказывать? — усмехнулась Валя. — Ты уже обо всем и сам догадался. Жила в Ульяновске, окончила школу, приехала сюда. Вот, к отцу твоему устроилась. Спасибо, что он берет приезжих.
— Мы сами приезжие, — серьезно проговорил Тенгиз, — из Еревана. Когда перестройка началась, азербайджанцам там худо стало, вот и уехали. Мне тогда лет восемь было. Мать в Москве через два года умерла. Давление у нее высокое было, инсульт случился. В больнице все денег хотели, и врачи, и сестры, а у нас их не было. Вот и не спасли ее. — Он посмотрел Вале прямо в глаза своими огромными, печальными глазами. — После ее смерти отец дело открыл. Сначала на рынке торговал, потом сколотил капитал, магазинчик приобрел. За ним другой. А в прошлом году этот супермаркет.
Валя слушала Тенгиза молча, и ее охватывала жалость. Значит, он сирота. Даром, что красивый и богатый — без матери какое счастье! Может, оттого и взгляд у него с грустинкой, и стихи он мудреные любит о всяком нехорошем. Как там у этого Багрицкого? «Тлеет скарлатины смертный огонек». Бр-р!
Валя невольно поежилась. Тенгиз удивленно приподнял брови. Она испугалась, что он обидится.
— Это я так. Замерзла немножко.
— Давай, согрею. — Тенгиз обнял ее за плечи, прижал к себе.
Валя не противилась, ей было приятно. Хотелось, чтобы он не отпускал ее подольше. Она даже о еде думать перестала и пожалела, когда появился официант с салатом на подносе.
— Ешь. — Тенгиз придвинул к Вале тарелку.
— А ты?
— Я салаты не люблю. Мяса дождусь. — Он вдруг усмехнулся и покачал головой.
