Утомленная почти непрерывным процессом дойки, Валя в десять свалилась и уснула. Ей снилось, будто она едет куда-то в поезде, на верхней полке. Вагон качает, и она боится упасть. Напротив сидит попутчик, мужчина во всем черном, и говорит ей, что сейчас наступит конец света. Валя в ужасе заткнула уши, чтобы не слышать этих жутких речей, и тогда мужчина начал трясти ее за плечо.
— Слышишь меня? Слышишь?
…Валя вздрогнула и проснулась. Вокруг была непроглядная темень. Рядом с кроватью белело чье-то лицо.
— Валентина, ты слышишь меня?
Валя узнала Ольгу Борисовну.
— Что… что случилось? — ошалело спросила она.
В палате все спали, было раннее утро, часов пять или чуть больше.
— Проснись уже, — сестра подсела к Вале на кровать, — поговорить с тобой хочу.
— Говорите, — удивленно ответила Валя, и почувствовала привычную боль в груди — пришедшее за ночь молоко требовало выхода. — Говорите, — повторила она и потянулась к стоявшей на тумбочке мензурке, — я пока сцежусь.
— Не надо, — Ольга Борисовна перехватила ее руку, — ты вот что… слушай, — она нагнулась к самому Валиному уху, — ты… не сцеживайся. Я хотела… я тебе сейчас ребеночка принесу. Так ты его того… покорми.
— Мне ребенка? — Валя с изумлением смотрела на сестру.
— Да не ори ты как резаная. — Ольга Борисовна недовольно поморщилась. — Тебе, кому ж еще. У кого титьки полны молока, у меня, что ли? — Она сильно сжала Валину ладонь. — Ты мотай на ус, что я скажу. С тобой одна женщина рожала, может, помнишь, кричала сильно? Ну, помнишь?
— Помню, — Валя кивнула, все еще ничего толком не понимая. Она действительно смутно помнила звериные крики в родовой, в то время, как сама она мучилась потугами.
— Ну вот. Умерла она, царство ей небесное. — Ольга Борисовна перекрестилась, вздохнула и снова жарко зашептала Вале в ухо: — Она умерла, а ребеночек-то жив остался. Мальчик. И вес неплохой, два восемьсот. Ему б твоего молочка.
— То есть вы предлагаете мне кормить чужого ребенка? — Валя наконец осознала, чего хочет от нее сестра.
— Чужого, ну и что. Не просто ж так, а за деньги.
— За деньги? — тупо переспросила Валя.
— А то. Анжелика-то Ложкарь, покойница, женщина была не из бедных. Муж ее, Вадим Степаныч, свою фирму имеет, кажется, и не одну. Захотел, мог бы все наше отделение купить. А жене вот не сумел помочь… Так ты думай быстрей, Валентина, скоро половина шестого.
— А… сколько заплатят? — нерешительно спросила Валя.
— Пятьдесят баксов за кормление.
Валя чуть не вскрикнула. Пятьдесят баксов! Это ж за день можно месячную магазинную получку заработать.
— Соглашайся, — как змей-искуситель, нашептывала Ольга Борисовна.
«Чем я рискую?» — подумала Валя и кивнула.
— Вот и молодец. Вставай давай, мой грудь. Будешь первая, покуда другие спят.
Ольга Борисовна дождалась, пока Валя оправит постель и подойдет к раковине. Затем громко щелкнула выключателем и закричала своим пронзительным голосом:
— Девоньки, подъем! Детишек несут!
Девушки заохали, застонали, жмурясь от яркого света. Первой поднялась Ангелина, ежась и позевывая, приблизилась к умывальнику, увидела Валю и произнесла недовольным тоном:
— Ты-то что? Тебе и позже можно. Не кормить же.
Валя молча, не отвечая ей, продолжала тщательно намыливать грудь.
Подошли другие девчонки. В палате стало шумно и суетливо. Валя, вымывшись, вернулась в постель, прилегла на подушку и замерла в ожидании.
Вскоре в коридоре раздался ставший уже привычным детский плач. Сестра привезла и всучила девчонкам младенцев и пулей умчалась развозить детишек по другим палатам. Вале никого не принесли.
Она решила, что Ольга Борисовна передумала. Подсунула ребенка кому-нибудь другому, у кого и карта в порядке, и все анализы сделаны. Верно, зачем отцу рисковать, даже если у Вали и самое что ни на есть наилучшее молоко?
Не успела она так подумать, как в дверях показалась сама Ольга Борисовна со свертком в руках. Она молча пересекла палату и остановилась у Валиной кровати:
— Готова?
— Готова.
Валя увидела, как девчонки смотрят на нее, открыв рты, позабыв про своих малышей.
— Клади его на подушку, — велела Ольга Борисовна, передавая Вале конверт с ребенком, — вот так, правильно.
Та неловко и боязливо подхватила кулек, опустила его рядом с собой, заглянула внутрь. На нее неподвижно смотрели широко раскрытые глазенки, голубые и бессмысленные. Крошечный рот-бантик пускал прозрачные пузыри. Вместо носа были две дырочки, а брови отсутствовали вовсе.
— Какой малюсенький! — невольно изумилась Валя.
— Такой и должен быть, — скупо улыбнулась медсестра. — Ты не разглагольствуй, а титьку ему давай. Знаешь как?
Валя на всякий случай помотала головой. Ольга Борисовна захватила двумя пальцами ее сосок, затем, другой рукой ловко раскрыла младенцу ротик и сунула ему грудь. Тот сначала сморщил красное личико, а затем неожиданно крепко сдавил сосок деснами и принялся энергично сосать.
Валя охнула от боли, ей показалось, что в нее впились острые зубы.
— Ничего, — успокоила Ольга Борисовна, — больно только пару секунд. Потом даже приятно.
Верно, через несколько мгновений боль прошла. Ребенок сосал, причмокивая, по лицу его постепенно разливалось сытое блаженство.
Валя, не отрываясь, смотрела на него. Надо же, какой крошечный, как кукла. Неужели сестренки были такими же? Когда их привезли из роддома, Вале уже исполнилось одиннадцать, она достаточно хорошо помнила этот момент, но почему-то ей казалось, что девчонки выглядели не столь мелкими и беспомощными. Или она забыла?
Младенец тем временем закончил сосать, задремал и отвалился от груди.
— Все, — сказала Ольга Борисовна, забирая у Вали кулек, — деньги сейчас принесу. Жди.
— А в следующее кормление мне его тоже дадут? — спросила Валя, ощущая невесть откуда взявшийся, давно позабытый покой.
— И в следующее, и потом. Шесть раз в день, как положено. — Ольга Борисовна с улыбкой глянула на малыша: — Ишь, нажрался и дрыхнет. Знать, понравилось ему твое молоко. — Она осторожно устроила конверт на согнутом локте и вышла из палаты.
— Валь, это чей ребенок? — спросила Света, как только дверь за сестрой захлопнулась. — Той женщины, которая умерла? Тебе предложили его покормить, да?
Валя кивнула, задумчиво глядя перед собой.
— Я сразу догадалась, — проговорила Соня, подтыкая одеяльце у своей дочки. — Говорят, она так кричала, так кричала. Что-то у нее не в порядке оказалось.
