Она совсем позабыла, куда идет — брела наугад, не глядя по сторонам. Плечи ее ссутулились, голова опустилась.
Может, стоит позвонить Кире — у Вали есть ее сотовый. Спросить, как они там без нее, как Вадим: продолжает ли общаться со своей пассией из Екатеринбурга. И как Антошка обходится без грудного молока.
Валя с ожесточением закусила губу. Нет уж. Дело сделано, мосты сожжены. Отныне она жена Тенгиза и изо всех сил постарается быть ему хорошей женой. Для начала накупит продуктов, приготовит ужин любимому мужу.
Она как раз поравнялась с гастрономом. Зашла туда, отстояла небольшую очередь, вышла на улицу с двумя увесистым пакетами. Заставила себя гордо выпрямиться и зашагала к дому.
26
Ближе к вечеру, когда еда была давно готова, а хозяйственных дел больше не осталось, Валю снова охватило беспокойство. Она сидела в спальне перед телевизором и невольно прислушивалась к звукам, раздающимся с лестничной площадки. Ее мучила мысль, что Тенгиз может опять вернуться навеселе.
Однако он пришел совершенно трезвый, принес с собой два огромных ананаса и очередную коробку шоколадных конфет. Они поужинали при свечах, затем легли в постель и занялись любовью.
Валя старалась, как могла, угодить Тенгизу, пробовала воссоздать в памяти те свои эмоции, которые испытывала прежде во время близости с ним, даже попыталась сымитировать экстаз, в который якобы привели ее его ласки. Получалось, однако, довольно скверно. Вале показалось, что Тенгиз отлично все видит и чувствует: и то, что она с трудом переносит его рядом с собой, и то, что разыгрывает бездарный спектакль. Она ждала, что он не выдержит и взорвется, но он молчал. Ласково гладил Валю по голове, нежно целовал в губы, улыбался — словом, вел себя так, будто все у них просто замечательно и лучше не бывает. Под конец она поверила, что его устраивает такое положение вещей, и почти успокоилась…
…Так и пошло. Оба, и Валя, и Тенгиз, старательно играли определенные ими для себя роли, были друг с другом подчеркнуто вежливы и обходительны. Каждое утро Тенгиз уезжал на фирму, а Валя оставалась дома, убирала, готовила обед и ужин, ходила на прогулку и по магазинам.
Свободного времени у нее теперь была уйма, и, не зная, чем его занять, Валя разыскала телефон Верки и позвонила ей. Та была ужасно рада ей. Оказалось, что в супермаркете она больше не работает — отец устроил ее к себе в контору, там хоть и платили немного меньше, зато и хлопот никаких не было, сиди себе, печатай на компьютере да попивай чай.
Девушки поболтали о том о сем, вспомнили старые времена. Потом Верка неожиданно заторопилась.
— Пора мне, Валюха. Ждут.
— Кто ждет? — полюбопытствовала Валя.
— Да так, один. — Верка хмыкнула в трубку и с иронией произнесла: — Жених.
— Ты что, замуж выходишь? — не поверила Валя.
— Выхожу, представь.
— И кто он?
— Наш сосед. Всю жизнь на одной лестничной площадке прожили. Ни фига себе, правда? — Верка весело захохотала.
Валя слушала ее беззаботный, вполне счастливый смех, и в сердце у нее росла тоскливая пустота. Нет, она вовсе не завидовала Верке — чем шляться, пусть лучше создаст семью, остепенится, тем более что парень-то, видать, хороший, раз знает свою безбашенную невесту с самого детства и до сих пор в ней не разочаровался.
Дело было не в зависти. Дело было в самой Вале. В том, что она не могла так заразительно, счастливо смеяться, рассказывая подруге о Тенгизе, в том, что, в отличие от Верки, ей некуда было спешить. А еще в том, что она невероятно, смертельно устала от притворства.
В этот вечер Валя наврала Тенгизу, что хочет навестить Евгению Гавриловну, а сама поехала к Зое Васильевне. Поехала без звонка, ей хотелось нагрянуть сюрпризом. Однако сюрприза не получилось — дверь открыл муж Зои Васильевны и сообщил, что та в больнице с инфарктом. Вид у него был жалкий и потерянный, об его ноги терся, грустно поскуливая, рыжеватый, бесхвостый фокстерьер — оба болезненно переживали отсутствие хозяйки. Валя немного посидела с ними, приготовила на скорую руку ужин, сбегала за мясом для пса. Потом на мобильный ей начал трезвонить Тенгиз, предлагая забрать ее от тетки на машине. Вале хотелось не видеть его сегодня как можно дольше, но делать было нечего. Они уговорились встретиться возле универсама и встретились. Тенгиз отвез ее домой, и там Валя, впервые за все это время, не выдержала, сорвалась, накричала на него из-за какого-то пустяка. Потом закрылась в ванной и долго ревела, пустив воду на полную мощность.
Тенгиз, стоя за дверью, упрашивал ее выйти или хотя бы объяснить, в чем дело. Валя не отвечала, и постепенно он тоже завелся, стал говорить на повышенных тонах, пару раз долбанул в дверь кулаком. Потом в коридоре стало тихо.
Когда Валя наконец успокоилась и, опухшая от слез, вернулась в спальню, Тенгиз валялся на кровати в обнимку с коньячной фляжкой. Лицо его было красным, взгляд бессмысленно блуждал по потолку.
Валя попробовала говорить с ним — но напрасно. Он был настолько пьян, что ничего не соображал. Однако фляжку из рук не выпускал, время от времени потягивая из горлышка. Потом его вырвало прямо на ковер, и Валя бегала с мокрым полотенцем, а после с крепким чаем и таблеткой анальгина — и так до полуночи. Когда Тенгиз уснул, она поглядела на его измученное, осунувшееся лицо и снова зарыдала, еще горше прежнего.
Наутро у обоих разламывалась голова. Не глядя друг на друга, они с трудом поднялись с постели. Валя отправилась на кухню, Тенгиз долго торчал в ванной под душем. На работу он уехал с трехчасовым опозданием. Вечером позвонил, что задержится, так как не успел сделать все, что было нужно, а вернулся снова пьяным в стельку.
Помирились они с Валей лишь спустя неделю. Дней пять все было ничего, они даже съездили в гости к одним старым знакомым, у которых часто бывали прежде. Валя строго-настрого приказала себе веселиться, и веселилась: танцевала до упаду, пела под «караоке», играла в «бутылочку» со всей честной компанией. Она не сразу заметила, что Тенгиз, поначалу резвившийся вместе с ней, постепенно помрачнел, затих, а потом уединился в соседней комнате, прихватив с собой бутылку. Увозить его домой пришлось на машине приятеля, и там повторилось все, что было две недели назад. Проведя бессонную ночь, выжатая как лимон, опустошенная, Валя наутро твердо сказала Тенгизу:
— Так больше нельзя. Ты стал самым обыкновенным алкашом. Я уйду.
— Нет, — взмолился тот и сполз с дивана на ковер к ее ногам, — не уходи. Клянусь тебе, это в последний раз.
— Тот раз тоже был последним. — Валя чувствовала, как ее охватывает глубокая тоска и безнадежность.
Сколько раз она наблюдала подобные сцены в родительском доме. Сколько раз отец ночами измывался над матерью, а утром выпрашивал у нее прощенье, умоляя не бросать его, остаться. Теперь это стало и ее образом жизни, а ведь когда-то, совсем недавно, Валя ручалась головой, что ее судьба будет совсем иной.
