Послышались одобрительные женские возгласы, которые почти тотчас же заглушил дружный хор негодующих мужских голосов.
А леди Айлен подала знак музыкантам, и те снова заиграли бодрую мелодию.
Убедившись в том, что хозяйка замка способна держать своих своенравных сыновей в узде, Давина, лавируя между столами, начала пробираться к выходу. Выйдя за дверь, она то ли от волнения, то ли от невнимательности свернула не туда. И опомнилась лишь в тот момент, когда поняла, что никогда в этой части замка не была.
Остановившись, она осмотрелась. Господи, что это с ней?… Голова нещадно гудела, но Давина знала, как бороться с такой болью. Помассировав переносицу и сделав несколько глубоких вдохов, она почувствовала, что боль почти отпустила.
Успокоившись, Давина обдумала свою ситуацию и решила: если она не хочет окончательно заблудиться, придется вернуться к выходу из зала той же дорогой, какой она сюда пришла. Только бы не встретиться при этом ни с Малколмом, ни с Джеймсом!
Но не успела она сделать и десяти шагов, как увидела шагавшего ей навстречу Джеймса. Девушка остановилась и снова осмотрелась. Но спрятаться было некуда да и незачем. Ведь Джеймс уже стоял рядом с ней.
– Отчего мне кажется, что ты меня избегаешь? – спросил он, крепко взяв ее за руку.
– Ты ошибаешься, Джеймс, – пробормотала Давина. – Я просто устала. И у меня ужасно болит голова. – Ей даже не пришлось лгать – голова действительно вновь разболелась.
– Почему ты сбежала из зала?
Давина тяжело вздохнула.
– Ты умный человек, Джеймс. Неужели не можешь догадаться сам?
Джеймс нахмурился и проворчал:
– Я не стану просить прощения за стремление защитить тебя.
– Едва ли мне что-нибудь угрожало во время танца с Малколмом.
– У меня иное мнение.
Давина покачала головой и уже собралась пройти мимо, но Джеймс снова схватил ее за руку и не отпускал.
– У нас осталось незавершенное дело, – заявил он.
– Джеймс, я не собираюсь возвращаться в зал, чтобы танцевать с тобой, – проговорила Давина, не скрывая своего раздражения.
– Я сейчас не о танцах.
Озадаченная его словами, девушка нахмурилась, а Джеймс добавил:
– Ты собиралась поцеловать меня сегодня в лесу, но Лилея помешала нам.
У Давины перехватило дыхание.
– Ты прав, мы могли тогда поцеловаться, но момент был упущен.
– Рождество – особое время. Мы должны обменяться дружескими поцелуями в знак того, что не держим друг на друга зла.
– Джеймс, о чем ты?
– О дружеском поцелуе, – повторил он.
– Но здесь нет омелы, – слабеющим голосом прошептала Давина.
Джеймс окинул ее насмешливым взглядом.
– Нам омела ни к чему, – заявил он, вплотную приблизившись к ней.
Глядя в его глаза, Давина понимала, что ей с ним не совладать. Не совладать ей и с собой, со своими страхами. Она в тревоге ожидала приближения мучительного приступа.
– Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю, – прошептал Джеймс. – Я всего лишь хочу поцеловать тебя.
Его низкий и хриплый от страсти голос напомнил Давине о ее ощущениях в лесу, когда она была в его объятиях и ждала поцелуя. Тогда она тоже была взволнована, но то волнение было радостным и светлым, а сейчас… В этом мрачном пустынном коридоре ею овладел необъяснимый, но от этого не менее жуткий страх.
Давина изо всех сил боролась с подступающей паникой; она чувствовала, как кровь прилила к груди и как гулко забилось сердце. И казалось, она задыхается. Тихо всхлипнув, Давина отвернулась, но это нисколько не смутило Джеймса, и он стал целовать ее в шею и за ушком.
Давина замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом вздрогнула и, схватив Джеймса за плечо, прошептала:
– Не надо… Я не могу.
Джеймс опустил голову, прижавшись щекой к ее виску.
– Я прошу лишь о поцелуе, Давина. Об одном поцелуе.
Она облизала губы и вдруг почувствовала, что страх куда-то уходит. Целая вечность прошла с тех пор, как она в последний раз целовалась с мужчиной. И этим мужчиной был он, Джеймс. Она сильно изменилась с тех пор, и он – тоже. И все же…
Какой ей будет вред от одного невинного поцелуя? Всего один поцелуй – и все.
Давина прикрыла глаза и запрокинула голову. Джеймс крепко обнял ее, привлек к себе, и она замерла в напряженном ожидании. И тут губы его коснулись ее губ, и их прикосновение было сладостным, легким и неуверенным, словно он боялся, что она в любой момент отстранится.
Давина не ожидала от него такой трепетной нежности, она ведь видела перед собой очерствевшего сердцем воина. Но сейчас ее целовал кроткий и ласковый юноша, который каким-то чудом уживался в одном теле с новым, возмужавшим Джеймсом.
И в какой-то момент она вдруг почувствовала, как и тело ее, и душа начали заполняться чудесным теплом, и это тепло, казалось, околдовывало ее; близость – и физическая, и духовная – не обернулась для нее кошмаром. Напротив, вместо безотчетного панического страха она испытывала восторг. И чувствовала себя свободной.
Переполненная эмоциями, Давина прижала ладони к его груди и теперь уже сама искала губами его губы. Она почувствовала, как Джеймс замер на мгновение – очевидно, не ожидал этого, – но затем, забыв о нежности, он стал целовать ее по-настоящему, теряя от страсти голову.
Давина всхлипывала от счастья, ощущая, как просыпается ее плоть и оживает чувственность после долгого летаргического сна. Обвивая руками шею Джеймса, она почувствовала жар его тела даже сквозь толстый бархат платья. И теперь уже она старалась прижаться к нему как можно крепче, словно пыталась наверстать все то, что упустила, находясь в долгом плену страха. В эти мгновения ей казалось, что она словно заново родилась.
А Джеймс, похоже, чувствовал, что с ней происходило. Он нежно прижимал ее к себе, обнимая за талию, и в море ощущений, нахлынувших на нее, легко было утонуть, забыться, всецело отдаться на волю страсти.
Наконец Джеймс прервал поцелуй, но по-прежнему держал ее в кольце своих рук. И оба тяжело дышали. Прошла секунда, другая… А затем он нежно провел ладонью по ее щеке.
Давина смотрела в его глаза, и голова ее шла кругом. Казалось, он лишь силой своего взгляда был способен приковать ее к себе, и она чувствовала радостную готовность подчиниться ему. В горле у нее запершило, она так и не смогла найти слова, чтобы выразить свои чувства.
Тут он взял ее за руку и поцеловал синюю жилку у нее на запястье. И сердце Давины тут же забилось быстрее. Она никак не могла отвести глаза от его глаз, но потом вдруг…
Внезапно в душе ее порвалась какая-то струна. И она, вздрогнув, высвободила руку. Переизбыток переживаний оставил странное – скорее неприятное – послевкусие… И теперь Давина уже недоумевала: как же могла она так бесстыдно броситься ему на шею? Еще одно мгновение – и все зашло бы необратимо далеко.
