Сначала Джеймсу хотелось отыскать своего пажа и хорошенько отчитать за промашку. Но будить паренька было жалко. Да и лень. Ничего, утром мальчишка свое получит.
Джеймс зевнул, потянулся – и замер. Он почувствовал, что в комнате кто-то находился – прятался за балдахином.
Джеймс выхватил из-за пояса нож и, крадучись, стал подбираться к кровати.
Внезапно скрипнула доска у подножия кровати. И тонкая девичья рука отодвинула край балдахина.
– Давина?! Как ты меня напугала! – Джеймс бросил нож на стол.
В ужасе глядя на клинок, девушка пробормотала:
– Должна признаться, я не ожидала такого приема.
– Я думал, меня хотят убить, – оправдываясь, ответил Джеймс. И тут же, прищурившись, спросил: – Зачем ты пришла?
– Разве не ясно, чего хочет женщина, которая тайком пробирается в комнату мужчины среди ночи? – хриплым от волнения голосом проговорила Давина.
Джеймс отшатнулся – словно от удара. В первую очередь на это заявление Давины отреагировал его детородный орган, причем реакция этого органа была бурной и стремительной; и лишь после этого заработали и мозги. Давина пришла к нему в одной белой ночной рубашке, но рубашка эта была скромная, девичья, с глухим воротом и длинными рукавами. Волосы же ее были аккуратно заплетены в косу и…
Внезапно Джеймс заметил выбившийся из косы завиток у виска. А по-девичьи тонкая белая шея, которой он совсем недавно касался губами, так и притягивала взгляд… Но Джеймс стоически терпел, не поддаваясь искушению.
– Ты пила вино? – поинтересовался он. Потому что только во хмелю ей могло прийти в голову явиться к нему среди ночи. Иного объяснения ее поступку он не находил.
– Один бокал. Для храбрости, – честно призналась Давина. – Но я не пьяна. Я знаю, что делаю.
– Тогда… Не сочти за труд, объясни мне, что именно ты делаешь. Потому что я совершенно ничего не понимаю.
– Я хочу разделить с тобой постель этой ночью, Джеймс.
Он выразительно хмыкнул и покачал головой.
– Боюсь, у нас ничего не получится. Счастливыми супругами нам не стать – прошлый опыт не даст.
– Я не прошу тебя на мне жениться, Джеймс. Я лишь прошу тебя лечь со мной и помочь мне похоронить прошлое раз и навсегда.
– Вроде ты и говоришь внятно, только я никак не возьму в толк о чем.
Джеймс заметил, что руки ее дрожали, но голос-то не дрожал. А взгляд был твердым и решительным.
– Невинная девушка, которая верила в то, что судьба ее любит, умерла в тот недоброй памяти день, который изменил нас обоих. Я плохо помню детали, но я не могу забыть свой страх и свою беспомощность. Знаешь ли ты, каково это – бояться собственной тени? А знаешь, как унизительно сознавать, что ты не можешь выйти из дома, потому что у тебя от страха зубы выбивают дробь и сердце заходится?
Джеймс тихо выругался, а она продолжала:
– Ты этого не знаешь, Джеймс, а вот я знаю. Ты пытался утешить меня в ту ночь после нападения, а я прогнала тебя, потому что не могла посмотреть правде в глаза. Все эти пять лет я прожила затворницей, надеясь облегчить боль, но лишь делала себе хуже. Столько лет я молила Бога о том, чтобы Он дал мне сил. Я пыталась заглушить боль одурманивающими снадобьями, и они помогали мне забыться, давали передышку от тех кошмаров, что снились мне каждую ночь.
Джеймс вздохнул и пробормотал:
– От боли не убежать, Давина. Она повсюду будет следовать за тобой. Единственный способ с ней справиться – это повернуться к ней лицом и сразиться. Сразиться и победить.
– Но не ты ли, Джеймс, бежал от этой боли с крестоносцами до самой Святой земли?
Он что-то невнятно прорычал, и Давина, пожалев о своих словах, опустила голову.
– Прости меня, Джеймс. Я не вправе тебя осуждать. Я обошлась с тобой жестоко, несправедливо. Ты делал то, что должен был делать, чтобы выжить.
– Понятно. Ты чувствуешь себя виноватой передо мной и решила откупиться, отдавшись на одну ночь, так?
– Нет, не так, Джеймс. Я надеюсь порвать с прошлым и наконец вырваться из ловушки страха.
– Значит, ты больше не боишься близости с мужчиной?
Она судорожно сглотнула.
– Я больше не боюсь смотреть правде в лицо. А если я не девственница, то что ж, значит, так тому и быть. На самом деле для меня это даже неважно, я все равно всегда буду чувствовать себя обесчещенной.
– Я должен был тебя уберечь, – с мукой в голосе сказал Джеймс.
Давина взяла его за руки и, пожимая их, проговорила:
– Перестань себя винить. На самом деле ты меня спас. Мы оба живы лишь благодаря тебе.
Джеймс поднес ее руки к губам. Поцеловав каждую, тихо сказал:
– Я не заслуживаю твоего прощения.
– Да что это с тобой?! – в досаде воскликнула Давина. – Мне не за что тебя прощать! Ты ни в чем виноват, и ты все сделал правильно!
Джеймс прикусил язык. Не хватало им еще затеять ссору. Все равно они ничего друг другу не докажут. Он будет нести свой груз вины до могилы, но то, что Давина его не осуждала… Это все же немного облегчало ношу. Однако в любом случае он не имел права рассчитывать на то, что она заполнит пустоту в его сердце.
– Меня тоже мучают кошмары, – признался Джеймс.
В глазах ее появился влажный блеск, подбородок задрожал, но ни одна слезинка не пролилась. Она постаралась сдержать слезы, и ей это удалось. Пусть маленькая, но победа.
– Джеймс, давай объединимся в борьбе против этих кошмаров и навсегда изгоним их из нашей жизни.
– Мы оба по опыту знаем, что нет смысла проливать слезы над тем, что навсегда утеряно, и мечтать о том, чему не сбыться.
– Я не верю, что эта наша новая встреча случайна, – продолжала гнуть свое Давина. – Слишком много невероятных совпадений. Судьба дает нам шанс, один на тысячу, и мы не имеем права его упустить. Я хочу, чтобы мне вместо кошмаров снились наши любовные объятия.
Джеймс был в смятении. Ему совсем не хотелось заглядывать себе в душу, чтобы выявить чувства и ощущения, внезапно проснувшиеся и требовавшие выхода. Пытаясь выиграть время, он подбросил дров в небольшой очаг. Жар поленьев почти тотчас же разогнал зябкий холод, царивший в спальне, но леденящий душу страх, давно уже поселившийся в его сердце, никакой огонь прогнать не мог.
Если он возьмет ее сейчас, то ему останется только одно – назвать эту женщину своей женой. Мужчины клана Маккены иначе не поступали. Но готов ли он на такой шаг?
Глядя на Давину, он испытывал смешанные чувства. Причем не просто смешанные – взаимоисключающие. Как бы ему ни хотелось верить в то, что чувства его уже в прошлом, он по-прежнему желал ее. И все же сильнее желания обладать ею была потребность защищать ее. Вину за прошлые ошибки не загладить ничем, как ничего он не мог поделать и с ее болью. Но, быть может, он мог бы как-то уменьшить ее боль… Да, наверное, мог бы. Но тот ли она выбрала путь?
