Тут Джеймсу наконец удалось схватить ее за руки, и он проговорил:
– Это сон, Давина. Просто сон. Тебе ничего не грозит.
Девушка то и дело вздрагивала, и было ясно, что она не слышала его. Джеймс терпеливо продолжал говорить с ней, и наконец его терпение было вознаграждено. Давина в растерянности спросила:
– Джеймс, ты?…
– Да, это я, моя девочка. Не бойся. Со мной тебе нечего бояться.
Она с облегчением вздохнула и пробормотала:
– Ох, мне было так страшно…
– Да, любовь моя, я знаю.
– Я и подумать не могла, что сплю, – прошептала она так тихо, что Джеймс едва расслышал ее слова. – Их было много, не меньше сотни. Огромные и безликие, они, размахивая мечами, гнались за мной по лесу. Я слышала топот их ног, и он все приближался… Я бежала изо всех сил, я задыхалась. И вот я споткнулась и упала, а эти великаны окружили меня. Они смеялись надо мной и глумились. А тот, кто был у них главный, навалился на меня всем телом. Остальные же крепко держали меня. Страх сдавил мне горло. Я пыталась кричать, пыталась звать на помощь, но лишь беззвучно открывала рот. Каким-то образом мне удалось высвободить одну руку, и я ударила того, кто лежал на мне. Я даже вырвала у него клок волос, но освободиться от него все равно не могла. Он разорвал на мне одежду и…
– Милая, это был дурной сон, просто дурной сон… – повторял Джеймс, пытаясь ее успокоить.
– Да, сон, страшный сон, очень страшный, – бормотала Давина, по-прежнему вздрагивая. Джеймсу было жаль ее до боли. Уже столько лет прошло, а она продолжала страдать. Но и для него тот опыт не прошел бесследно.
– Страх есть страх, но он живет лишь в твоем сознании, – проговорил Джеймс, поглаживая девушку по волосам. Ему очень хотелось помочь ей в борьбе со страхом, но он знал, что эту битву она должна была вести в одиночку.
Вскоре Джеймс почувствовал, как Давина расслабилась в его объятиях. И теперь она уже не вздрагивала. А костер все еще горел, и язычки пламени отбрасывали на стены пещеры странные танцующие тени.
Они долго сидели молча, и им обоим сейчас было хорошо и спокойно. В их объятии было мало страсти, но зато было много доверия и любви.
– Ты думаешь, в замке заметили, что нас нет? – нарушив тишину, спросила Давина.
– Точно сказать не могу, хотя мне кажется, что тебя хватятся раньше, чем меня, – ответил Джеймс.
Давина взглянула на него и нахмурилась.
– Но почему? – спросила она.
– В том, что взрослый мужчина, который может за себя постоять, выходит из замка один, нет ничего особенно опасного или необычного. Но моя мать встревожится, если обнаружит, что ее гостья пропала на целый день.
Давина долго молчала, потом вдруг спросила:
– А как отреагирует твоя мать, когда узнает, что мы решили пожениться? Она одобрит твой выбор?
– Она будет счастлива, – с улыбкой ответил Джеймс. – Хотя, как я подозреваю, сюрпризом для нее наше решение не станет. И для отца – тоже. Ведь это он решил, что ты должна выйти за одного из его сыновей.
– Боюсь, что твой отец не даст нам забыть о том, чья это была идея, – со вздохом заметила Давина.
– Да уж, рассчитывать на то, что он промолчит, было бы глупо.
– К тому же ты сам ему сказал, что я тебя не интересую.
– А ты сказала, что вообще никогда не выйдешь замуж, – парировал Джеймс с лукавой улыбкой.
– Будем надеяться, что твоя мать не даст нас в обиду.
– Мы всегда можем на нее рассчитывать, – согласился Джеймс. Заметив, что Давина тоже улыбнулась, он вздохнул с облегчением. Было ясно, что первый бой со страхом она выиграла.
– Я согласна терпеть шуточки твоего отца, – сказала Давина. – За право называться твоей женой я и не то готова стерпеть.
– Может, нам стоит уехать отсюда подальше, чтобы не видеться с отцом чаще чем раз в два года? – в шутку предложил Джеймс.
– Нет! Очень далеко мы не поедем. Мы будем жить в замке Торридон, что всего в двух неделях пути от замка Маккены. Это достаточно далеко, чтобы жить своим умом, но не настолько далеко, чтобы твои родственники не могли нас навещать.
– Изредка навещать, – со смехом уточнил Джеймс. Только сейчас он понял, как ужасно устал от прежней неопределенности.
Давина тоже рассмеялась и проговорила:
– Я точно знаю, что мы будем счастливы вместе. – В голосе ее звучала уверенность, а в глазах сияла надежда.
– Я уже счастлив, любимая. – Джеймс поцеловал ее в кончик носа.
– Нам еще долго нельзя отсюда выходить? – неожиданно спросила Давина.
– Лучше дождаться темноты. Чтобы добраться до замка под покровом ночи.
Давина кивнула и, прижав руку к животу, со вздохом пробормотала:
– Так есть хочется… Ты, верно, помнишь, что не дал мне позавтракать?
«Справедливый упрек», – подумал Джеймс.
– Ты ведь, кажется, прихватила с собой лепешки. Чем тебе не завтрак?
– Я положила их в карман и забыла про них.
– Хочешь, я проверю, там ли они?
Давина со смехом проговорила:
– Если они пережили погружение в озеро, то я с удовольствием посмотрю, как ты будешь давиться размокшими крошками.
– Придется мне их съесть хотя бы для того, чтобы тебе угодить. – Поцеловав Давину в плечо, Джеймс добавил: – Твоя одежда скоро просохнет. А пока не хочешь ли немного поспать? Или ты боишься, что твой сон вернется?
– Если он вернется, ты его прогонишь, – сказала Давина с улыбкой. – А сон поможет мне обмануть голод.
– Как только мы вернемся в замок, я прикажу запечь целую оленью тушу, – заявил Джеймс. – Отпразднуем нашу помолвку.
Давина чуть передвинулась и положила голову ему на колени. Мужской орган Джеймса тотчас оживился, и Давина, почувствовав это, со смехом сказала:
– Нет-нет, придется подождать до возвращения в замок. Как и с обещанным мне оленем.
– Хватит меня дразнить, бесстыдница, – пробурчал Джеймс.
– Слушаюсь, мой господин.
Немного поерзав, Давина наконец нашла удобное положение, и вскоре дыхание ее стало глубоким и мерным. Лишь убедившись, что она спит, Джеймс взял в руку меч и устремил взгляд на проем в скале, ведущий в соседний зал.
Через какое-то время он услышал чьи-то шаги. Джеймс насторожился, но паниковать не стал. Не зная точно, где находится вход в пещеру, никто не смог бы сюда попасть. А если бы неизвестным врагам удалось их выследить, то они бы уже давно были здесь. Значит, сюда шел тот, кто не знал о существовании этого убежища. А знавших можно было пересчитать на пальцах одной руки. Если только ничего не изменилось за последние пять лет.
