Джеймс повернулся к кастеляну – тот присутствовал на допросе, но сидел не за высоким столом, а чуть в стороне.
– Как долго леди Джоан тут живет?
Пожилой воин в смущении откашлялся. Было ясно, что ему ужасно не хотелось отвечать, но он все же сказал:
– Без малого три недели, сэр Джеймс.
Джоан сделала «каменное» лицо.
– Я подхватила простуду. Не могла же я продолжать путь больная!
– А мне кажется, ты выглядишь здоровее некуда, – процедил Джеймс. – Так почему ты не уехала? И где, позволь спросить, твой муж?
Джоан не скрывала своего неприязненного отношения ни к Давине, ни к Джеймсу. Своей вины она не признавала и, казалось, была до глубины души возмущена тем, что ее кузина смела предъявлять ей претензии и задавать неприятные вопросы. За прошедшие пять лет Джоан совсем не изменилась – ни внешне, ни внутренне.
– У Арчибальда важные дела, требующие его присутствия, – ответила она.
– Где именно?
– При дворе.
При дворе?… Давина никак не могла в это поверить. Джоан была непомерно тщеславна, и она ни за что не променяла бы королевский двор на этот, с позволения сказать, замок.
Джеймс, судя по выражению его лица, тоже не поверил Джоан. Он уже раскрыл рот, чтобы задать Джоан очередной вопрос, но тут у Давины так громко заурчало в животе от голода, что даже смотритель замка это услышал.
– Простите, миледи, я велю немедленно принести еды и питья, – сказал он, явно смутившись.
Джеймс хотел примерно наказать кастеляна за то, что тот так долго держал их за воротами, но Давина убедила его не горячиться. В конце концов, он всего лишь исполнял свой долг, и не его вина, что Джоан его одурачила. Следовало дать человеку шанс проявить себя с лучшей стороны.
Когда принесли еду, стало ясно, что свой шанс кастелян упустил – все было холодное и ужасно неаппетитное. А эль оказался прокисшим. Джеймс отправил в рот кусочек сыра в рот и тут же понял, что не сможет его проглотить. Пришлось выплюнуть его на подстилку из тростника.
– Как видно, в Крестовых походах рыцари дичают, – ехидно прокомментировала его плевок Джоан.
– Немедленно принесите нам то, что мы сможем съесть и не отравиться, – приказала Давина, которой стало стыдно за своих людей. Ей очень хотелось, чтобы Джеймсу тут понравилось, хотелось, чтобы он почувствовал себя здесь как дома, но все вышло не так.
Кастелян встал и вскоре вернулся с миской жидкой похлебки, в которой плавали кусочки тощего цыпленка. Давина взглянула на миску с толстым слоем грязи на бортиках и мысленно вздохнула.
– Я не голодна, – солгала она, отодвинув миску.
– Нет, ты должна поесть, – настаивал Джеймс. – Я распоряжусь, чтобы нам принесли что-нибудь из наших запасов.
Джеймс в гневе встал из-за стола и отправился за едой для жены. Кастелян тотчас засеменил следом за ним, рассыпаясь в пространных извинениях и ссылаясь на нехватку продуктов из-за неурожая.
– Какой Джеймс заботливый муж… – с ядовитой усмешкой сказала Джоан, потянувшись за кувшином с вином.
Когда она наливала вино в бокал, рукав ее платья задрался, и Давина в ужасе вскрикнула, увидев синевато-желтые кровоподтеки. Заметив, куда смотрела кузина, Джоан поспешно опустила рукав.
– Полы в этой развалине – сущее наказание, – проворчала она, глядя прямо в глаза Давине. – Тут постоянно где-нибудь спотыкаешься…
– Не похоже это на синяк от падения, – заметила Давина. – Дай-ка взглянуть на всю твою руку.
После некоторого колебания Джоан задрала оба рукава, и Давина болезненно поморщилась – все руки кузины были в желтых и лиловых пятнах. И наверное, так выглядели не только ее руки… Вероятно, следы побоев были на всем теле.
– Я не нуждаюсь в твоей жалости, и не тебе меня судить, – заявила Джоан, вскинув голову. – Ты даже представить не можешь, каково это – жить с таким мужем, как Арчибальд Фрейзер.
– Ты сбежала от него? Поэтому и приехала сюда, назвавшись моим именем?
Джоан нервно рассмеялась.
– От Фрейзера не сбежишь, – заявила она. – Он тебя и в аду достанет.
– Но что-то ведь можно сделать, – настаивала Давина.
Джоан криво усмехнулась.
– Арчибальд – мой законный супруг, и он может делать со мной все, что захочет, – управы на него нет.
– Но ведь ты – леди, дочь лэрда, и ты заслуживаешь того, чтобы с тобой обращались достойно, – сказала Давина, накрывая ладонью руку Джоан. – Даже животных так не бьют.
Джоан снова подняла голову и с любопытством взглянула на кузину.
– А ты изменилась, Давина… Раньше ты пугалась собственной тени, а сейчас готова бросить вызов одному из самых влиятельных придворных. И самому безжалостному, – в задумчивости добавила Джоан. – Что ж, спасибо, конечно, но с этим ничего нельзя сделать.
С этими словами Джоан встала из-за стола. Она старалась держаться с достоинством. Очень старалась. Даже покраснела от усилий. Давина же со вздохом опустила взгляд. Ей было до боли жаль кузину, но она знала, что сильнее всего гордячку Джоан ранило сочувствие.
Вскоре в зал вошел Джеймс и, осмотревшись, спросил:
– Где Джоан?
– Пошла к себе отдыхать, – ответила Давина и, предупреждая дальнейшие вопросы, с тревогой добавила: – Я, кажется, выяснила истинную причину ее пребывания здесь. Она сбежала от мужа.
Джеймс усмехнулся и спросил:
– Что, не получилось сделать из него подкаблучника?
– Нет, Джеймс, все гораздо серьезнее. Он бьет ее, и, я думаю, бьет часто и очень жестоко. Я признаю, что Джоан – не самая уживчивая из женщин, но это не дает ему права ее бить. – Помолчав, Давина продолжала: – Да, я до сих пор злюсь на нее, и в то же время я не могу ее не жалеть. Она о себе почти ничего не говорила, разве что несколько слов, но при одном упоминании его имени лицо ее делалось белым. Ни один порядочный мужчина не станет бить женщину, как бы он на нее ни злился. Тем более не станет бить жену.
– И все же ты не можешь не признать, что твоя кузина и святого до греха доведет, – проворчал Джеймс.
– Она по-другому не может. Такая уж уродилась. К тому же ее всю жизнь баловали, каждое ее желание исполняли.
– Неужели ты ее защищаешь?! – изумился Джеймс. – Она никогда не стала бы за тебя заступаться.
– Страх делает ее надменной и холодной. Но теперь, когда я смотрю на нее, мне становится даже немного стыдно. У меня-то есть добрый и любящий муж, и у меня – счастливая жизнь. А у Джоан нет ничего, кроме сердечной боли.
– А как же ее ребенок?
– Она ничего не говорила о своем сыне.
Джеймс в задумчивости провел ладонью по подбородку.
